Генерал Снесарев на полях войны и мира

В конце июля с Западного фронта в Девятую армию, в восемнадцатый корпус, была переведена 64-я пехотная дивизия, что немало значило для будущей фронтовой судьбы нашего героя.

А в августе 1916 года Румыния подписала с Россией конвенцию о военном выступлении, хотя два года было непонятно, к какой стороне примкнёт. За четыре месяца боёв на стороне Антанты румынская армия, вообще не отличавшаяся стойкостью, оказалась разгромленной до последнего полка, поверженной под корень, и почти вся страна была занята немцами. И пришлось России перебрасывать свои дивизии на помощь румынам и для защиты собственной южной границы: вступление Румынии в войну ухудшило положение России стратегически.

Брусилов в «Воспоминаниях» дал такую оценку военной деятельности в лето 1916 года наступавшего под его командованием Юго-западного фронта:

«1. По сравнению с надеждами, возлагавшимися на этот фронт весной 1916 года, его наступление превзошло все ожидания… Он выполнил данную ему задачу спасти Италию от разгрома и выхода её из войны и, кроме того, облегчил положение французов и англичан на их фронте, заставил Румынию стать на нашу сторону и расстроил все планы и предположения австро-германцев на этот год.

2. Никаких стратегических результатов эта операция не дала, да и дать не могла, ибо решение военного совета 1 апреля ни в какой мере выполнено не было. Западный фронт удара так и не нанёс, а Северный фронт имел своим девизом знакомое нам с японской войны “терпение, терпение, терпение”. Ставка, по моему убеждению, ни в какой мере не выполнила своего назначения управлять всей русской вооружённой силой и не только не управляла событиями, а события ею управляли, как ветер управляет колеблющимся тростником.

3. По тем средствам, которые имелись у Юго-западного фронта, он сделал всё, что мог, и большего выполнить был не в состоянии — я, по крайней мере, не мог. Если бы вместо меня был военный гений Юлия Цезаря или Наполеона, то, может быть, он сумел бы выполнить что-либо грандиозное, но таких претензий у меня не было и быть не могло…»

Ещё командующий фронтом оспаривает утверждения своих недругов, порицающих его за отказ от главного — одного-единственного — прорыва, а наступавшего несколькими ударными группами.

Брусилов свои мысли подкрепляет весомым авторитетом с враждебной стороны — начальником германского Генерального штаба Людендорфом, строками из его невесёлых воспоминаний: «4 июня русские атаковали австро-венгерский фронт восточнее Луцка, у Тарнополя и непосредственно севернее Днестра. Атака начата была русскими без значительного превосходства сил. В районе Тарнополя граф фон Ботмер, вступивший после генерала фон Лизингена в командование юго-германской армией, начисто отбил русскую атаку, но в остальных двух районах русские одержали полный успех и глубоко прорвали австро-венгерский фронт. Но ещё хуже было то, что австро-венгерские войска проявили при этом столь слабую боеспособность, что положение Восточного фронта сразу стало исключительно серьёзным. Несмотря на то, что мы сами рассчитывали перейти в наступление, мы немедленно подготовили несколько дивизий для отправки на юг. Фронт генерал-фельдмаршала принца Леопольда Баварского действовал в этих обстоятельствах таким же образом. Германское военное командование сделало на этих обоих фронтах большие позаимствования, а также подвезло дивизии с запада. В то время сражение на Сомме ещё не началось. Австро-Венгрия постепенно прекратила наступление в Италии и также перебросила войска на Восточный фронт… Обстановка коренным образом изменилась. С началом сражения на Сомме и с выступлением Румынии она вскоре ещё раз должна была измениться не в нашу пользу…»

По-разному можно относиться к личности, военному дарованию и, наконец, малоуместному «революционерству» Брусилова, вынужденного (или по своей воле вздумавшего) одно время быть в пристяжных у военного министра Керенского, в котором не было ни на гран ни военного, ни министра, ни хотя бы честного заботника о России. Русский генералитет, в его патриотической части, враз забыл победы Брусилова, он мог ему простить даже поражения, но «братания» с внутренними врагами России простить не мог. Снесарев не принимал в Брусилове его армейское ораторство, его негативное отношение к Корнилову, Каледину, его не в меру широко разлитое скептическое отношение к «академикам» — выпускникам Императорской Николаевской академии Генерального штаба, некоторые черты его характера. И всё же именно Снесарева просил Брусилов незадолго до смерти разобраться в его бумагах, в его военно-творческом наследии, именно Снесарев вёл траурный митинг на похоронах Брусилова на Новодевичьем кладбище и именно Брусилов и Снесарев чекистскими верхами выставлялись как организаторы Русского национального союза, Русского монархического союза, Русского союза георгиевских кавалеров и т.д. и т.п.

8