Генерал Снесарев на полях войны и мира

А Миронов был вскоре отозван на Дон. Им были недовольны штабисты и полевые командиры, он вызвал их раздражение. Вот строки из письма Токарева от 18 июня 1919 года: «…одним из самых интересных эпизодов нашей жизни был отъезд Миронова (срок для выезда был дан 6 часов). Сцена прощания происходила ночью, он чувствовал себя таким жалким, таким приниженным, что кроме жалости к этому заблудшему человеку никто ничего не чувствовал, даже о злобе и намёка ни у кого не появилось».

У детей своя жизнь, свои игры, своя память. Неподалёку от временного крова (семья Снесаревых жила на Почтамтской улице в доме бывшего банкира Шварца), начинаясь у Воскресенского монастыря, крутая улица тянулась и вверх — к парку, и вниз — к Днепру, и детям эта улица стала родной, каждый день выводя их к заветным уголкам: к стенам Смоленского кремля, к главной площади и парку с памятником Глинке, к днепровскому берегу. Во всём Смоленске не было соли. Не было её и в доме, а без неё всё казалось невкусным и несъедобным. Женя читала тогда «Зимовье на Студёной» Мамина-Сибиряка, где есть рыба, да нет соли, и соль приобретает значение бесценное.

Весной 1919 года в Смоленск на гастроли приехали А.В. Нежданова, Н.С. Голованов, С.И. Мигай, А.В. Богданович. Остановились у Снесаревых. Концерт проходил в зале бывшего Дворянского собрания. Зрители разнообразные: и знатоки, ценители пения, и далёкие от консерваторий красноармейцы. Запах духов из семейной шкатулки перемешивался с запахом махорки, рядом с песцовым боа сидели видавшие вида линялые косоворотки защитного цвета с аккуратно пришитыми белыми подворотничками… Успех был редкостный, публика отхлопала ладони. Гонорар артистам был выплачен ржаной мукой, а Неждановой поднесли венок из лавровых листьев, пусть и взятых не от живой ветки средиземноморского лавра, а в продовольственном магазине, и всё же лавровых.

Тогда же в доме Снесаревых случилось несчастье. Кирилке, которому в Каменец-Подольске лошадь на скачках, зацепив скамью, повредила правую ногу, снова, теперь уже в Смоленске, выпало страдать именно из-за правой ноги, по которой он нечаянно ударил топором. Исхудалый, он часами лежал в комнате на диване и читал. Однажды разразилась гроза. Вдруг в маленькую щель форточки огненной змеёй вползла шаровая молния. Она медленно, словно что высматривая, проплыла по комнате, вернулась к форточке и исчезла. Кира лежал не шелохнувшись, широко раскрытыми глазами глядел непонятно куда, как заворожённый.

Снесарев, на войне ставший опасаться всяких примет, уже не мог уйти от этих примет. Рушилась держава. А тут — шаровая молния, сгусток страшной безличной энергии — в доме. Что будет с семьёй? Молния не выходила из головы. Он вспоминал молнии детства, но и там не находил утешений: кого-то убило под старой грушей, кого-то — на сенокосном лугу, двоих детишек — у мелового берега Дона.

8

Заметки в дневнике: «На первой лекции было около 100 человек, на второй — вдвое больше… Слушатели милы, просты и искренни. Читать — одно наслаждение. Это не в учёном обществе и не обязательный курс». Лекции-беседы — душевная потребность Снесарева, и он готов читать их в любом городе, в любой обстановке, в любой среде.

В Смоленском университете он выступил с лекциями о восточном вопросе, о Средней Азии, Индии. Но более всего — о мужественных оборонах Смоленска в разные века, об Отечественной войне 1812 года. И всё-таки читаемое — это дальнее. Даже мировая война — отошедшее. А вот как рассказать — без изъятий — о нынешней, многим непонятной войне, полыхающей едва не в каждой губернии ещё недавно великой страны?

И кто руководит в военном смысле? Троцкий — «Керенский № 2». Антонов-Овсеенко — «блаженный главковерх». Временно сменивший Снесарева на посту командующего Белорусско-литовской армией Миронов «не то командир, не то товарищ». Или Вацетис… Бывший полковник, восходяще командующий латышской дивизией, войсками Восточного фронта, всеми вооружёнными силами республики: «Кругом него только латыши… русским духом не пахнет… Он ординарен до крайности, мысли его простоваты, разумны, если угодно, но и только. О русском народе он говорит с худо скрываемым презрением и повторяет, что ему нужна палка… Словом, ловкий инородец, взобравшийся наверх среди русского кладбища».

Думал часто о том, как топорно-грубо организуется любая власть, кого — из самых одноидейно-примитивных и самовлюблённых — выталкивает на самый верх; думал о том, как обычно бесталанна и жестока любая власть, особенно же революционная — послефевральская, послеоктябрьская — власть, повинная в гибели сорока тысяч детей Петрограда и скольких вне Петрограда, да и в чём только не повинная! Думал, как крутят человеком обстоятельства, близких людей делающие чужими, друзей — врагами. Разумеется же, не враг ему Юденич, славный туркестанско-памирскими и кавказскими делами, но могло так случиться, что ему бы пришлось противостоять Юденичу, когда тот нацелил свои войска на Петроград, город, им обоим враждебный своей революционностью.