Генерал Снесарев на полях войны и мира

Начались поиски по тюрьмам Москвы. Наступила пора больших арестов, и к крохотным оконцам тюремных справочных бюро выстраивались длиннейшие очереди беды. Ответ был изо дня в день один и тот же: «У нас не значится». Евгения Васильевна побывала во всех вероятных зарешеченных точках, всюду, как на шип, натыкаясь на неизменный ответ: «У нас не значится».

Через месяц справочная внутренней тюрьмы на Лубянке ответила: «Он у нас».

Снесареву было предъявлено обвинение по статье 58, п.п. 4, 8, 11 Уголовного кодекса. По делу № 546836 он был обвинён и признан виновным в том, что он — из основных зачинщиков контрреволюционной организации бывших офицеров царской армии, что, будучи одним из главных в контрреволюционной монархической организации «Русский национальный центр», ставившей своей целью свержение советской власти, с 1920 по 1926 год деятельно в ней участвовал.

Семнадцатилетняя дочь с юным, безобманным чувствованием происходящего, человеческих правды и фальши, в своих воспоминаниях не только описывает хлопоты и тяготы, но и… благодарит. Благодарит всех, помогших семье в трудный час.

«…Мама всё время куда-то ходила, к кому-то обращалась, где-то хлопотала. Была, конечно, полная растерянность. Многие побаивались навещать, иные считали, что это временное недоразумение. Ученик Андрея Евгеньевича — Александр Андреевич Губер, востоковед, пытался предотвратить гибель “Этнографической Индии”… ходил по власть имущим чинам и предлагал всякие варианты: что-то вставить, написать марксистское предисловие, составить индекс… Однако набор был рассыпан.

Подобрались и материальные трудности. Зарплату платить перестали. Единственные регулярные деньги — 70 рублей персональной пенсии, которую получал дедушка. Обратились с просьбой ко всем друзьям и знакомым о подыскании нам работы на машинке. Первую работу нам принёс в начале февраля ботаник Сергей Иванович Матвеев. Я и сейчас помню латинские названия некоторых цветов. С этого момента машинка сделалась неотъемлемой частью нашей жизни…

Геню исключили из коллегии защитников и посоветовали уехать из Москвы. Он уехал в Гудауты юрисконсультом. Кире дали окончить Институт востоковедения. К весне 1930 года у него стала подниматься температура и он начал покашливать. После многочисленных обследований горла и лёгких был установлен диагноз: в очень скверном состоянии миндалины, дают инфекцию всему организму, вызывают температуру, необходима операция. Операция была сделана, температура понизилась. И тут ему предложили место экономиста в далёком Сталинабаде. Таджикская столица в эти годы представляла собой сплошной постоялый двор и стройку; люди приезжали, уезжали, переводились в район, из района в город, трудно было получить комнату. Кира со своей женой Натой то жили за занавеской, то в проходной комнате, то в кухне, то просто под открытым небом. Было непривычно и трудно, и всё было очень дорого. Вдобавок он подхватил лихорадку паппатачи, как её именовали здесь. Лихорадка осложнилась воспалением горла, не совсем зажившим после операции. Воспаление перешло в туберкулёз горла, затем туберкулёз вспыхнул в лёгких. Кира возвратился в Москву…

Конечно, нам помогали. Из Ленинграда аккуратно присылал 50–75 руб. двоюродный брат Костя (Константин Степанович Стефанов, старший сын тёти Веры). Занятия мои с А.В. Неждановой прекратились, но я знаю, что великая артистка не раз через племянницу оказывала нам денежную помощь. Остался неизменным в дружбе и сочувствии А.Н. Де-Лазари; его дочь Долли храбро бывала у нас… С.С. Рябкова, подруга мамы по институту, её дочери Таня и Ляля всегда навещали нас. У Тани у самой был арестован жених, и мы часто стояли в очереди, подменяя друг друга, чтобы отдать передачу в Бутырки. Дядя Саша (Александр Иванович Путилов) был тоже неизменной поддержкой. Большая моральная поддержка шла от Александра Ивановича Тодорского. Он был начальником военно-учебных заведений РККА. Он никогда не отказывал маме в приёме. Он и сам пытался что-то сделать, в чём-то помочь. Я знаю (он сам мне рассказывал об этом много лет спустя), что он говорил о папе в высших сферах командования, поручался за него, утверждал, что он невиновен. Тодорский хорошо знал папу; в 1924–1927 годах он часто встречался и беседовал с ним, т.к. учился в Военной академии и был адъюнктом папы… Между прочим, о Тодорском очень высоко отозвался Ленин как об авторе книги “Год с винтовкой и плугом”. Я думаю, что все хлопоты мамы шли по его совету и под его руководством…

Только дядя Павлуша, младший брат папы, ни разу не поинтересовался, ни разу не протянул руку помощи. Мы его больше никогда с тех пор не видели… Конечно, дом наш стал считаться опасным, он умолк, нахмурился».

2