Генерал Снесарев на полях войны и мира

Подоспела пора прощаться с Коломыей. Отужинав у генерала Веселаго, командующий корпусом, начальник штаба, его помощник и корпусный врач отправляются на поезд, поскольку выяснилось, что автомобили по занесённой снегами дороге не пройдут. Едут в одном купе. Гершельман много рассказывает про декабристов, которых он очень хорошо знает (его жена — правнучка декабриста). «Он поражает подробностями и точностью передаваемых им сведений (Шервуд, Май-Борода…). Между прочим, он говорит, что люди эти и их дело перекрашены, что по существу — как и думает, например, Платонов — это было чисто дворянское движение, а не влечение широких слоев к более просвещённым формам жизни. Я засыпаю под его интересный рассказ; когда я проснулся… мне было стыдно за свою неделикатность и слабую заинтересованность».

Многое из того, что услышал Снесарев о декабристах, было ему известно, одно время он пытался всесторонне осмыслить это противоречивое движение, читал о нём разное, иные из декабристов ему были симпатичны, и всё же он окончательно утвердился в мысли, что то явление было более заимствованное, фрондёрское, нежели органично-национальное. «Народ, чуждаясь вероломства, поносит ваши имена…» — поэт резок: едва ли у народа выкраивались досуг и страсть поносить заблудших, но вероломство, измена присяге, царствующей фамилии… что было, то было, и Снесареву слова Тютчева являлись на память не раз.

В последний день января утром, сойдя с поезда, Снесарев и его товарищи на автомобилях переезжают на новое место. В Тысмянице теперь располагается штаб корпуса, а весь корпус тянется вдоль реки Голутвинница Быстрая. Для начальника штаба заготовлена просторная комната в четыре окна, глядящие на юг, откуда в солнечные часы проливается ласковый свет. После обеда начальник штаба едет в Станиславов, где посещает обе дивизии, чтобы и их сориентировать и сориентироваться самому.

День спустя Снесарев с удовольствием побывал на солдатском спектакле инженерного полка. Публика благодарная — офицеры, солдаты, сестры, местные жители… Под занавес — «Як умру, то поховайте…»

(Помню, как в детстве, в отрочестве любил декламировать эти прекрасные начальные строки, волновала ритмика стиха, волновали первые две строфы, а далее уже было вроде и второстепенное; но у Шевченко, моего любимого в детстве поэта, там-то, в последних строфах, и кипела уже неостановимая ярость и ненависть к назначенным врагам; Гоголь в беседе с земляками — учёным Бодянским и писателем Данилевским указывал на это отсутствие любви и энергии добра в немалом числе строк Кобзаря; Данилевский дал описание той беседы в «Знакомстве с Гоголем». Опуская возражения Бодянского, частично процитируем сказанное Гоголем про собственно творчество Шевченко: «Дёгтю много… дёгтю больше, чем самой поэзии. Нам… надо писать по-русски, надо стремиться к поддержке одного, владычного языка для всех родных нам племён… язык Пушкина… нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная, нетленная поэзия добра, правды и красоты. Я знаю и люблю Шевченко как земляка и даровитого художника; мне удалось и самому кое-чем помочь в первом устройстве его судьбы. Но его погубили наши умники, натолкнув его на произведения, чуждые истинному таланту. Они всё ещё дожёвывают европейские давно выкинутые жмаки. Русский и малоросс — это души близнецов, пополняющие одна другую, родные… Всякий, пишущий теперь, должен думать не о розни; он должен прежде всего поставить себя перед лицо Того, Кто дал нам вечное человеческое слово…»

Снесарев, имея в себе токи русско-украинской крови, близкое бытие родственных славянских душ, не без горечи воспринимал заочную взаиморазмолвку сыновей славянства. Он по-гоголевски верил в то, что Свет Христов нравственно преобразует человека. «Молился Создателю мира с чувством глубокой веры и признательности»; «Слово Божие будет так же раздаваться по церквам и полям…»; но и понимал он, что многое в творчестве Шевченко вызвано и объяснимо «закрепостительными» обстоятельствами жизни. Ему, с детства любившему слушать и петь чудесные малороссийские, украинские народные песни, было очевидным осуществлённое стремление Кобзаря литературно возвысить и обогатить родной народный язык.)

Разумеется, спектакли — редкость. А военные вопросы объявляются самые неожиданные. Новое наступает каждодневно, ежечасно. Прослушав германскую радиотелеграмму, мысль, отражённую точками или тире с расстояния едва ли не в тысячу километров от Берлина до Тысмяницы, Снесарев понимает, что это лишь начало. Что наступит время, когда мысль перестанет быть сокровенной тайной и силой внутри человека, что её можно будет, против воли человека, выявлять, расшифровывать, выставлять на всеобщее обозрение.