«Генерал Сорви-Голова». «Попаданец» против Британской Империи

– Что ж тут поделаешь, Владимир Станиславович,– улыбнулся Арсенин, выпустив несколько табачных колец,– ежели наш любезный мсье Политковский – человек тонкой душевной организации. Мы, русские, заветами Салтыкова-Щедрина живем, который, помнится, говаривал, что суровость российских законов несколько смягчается их поголовным неисполнением. Так что такое деликатное дело, как перевозка динамита, куда как безопаснее доверить поляку – у него отношение к законопослушию совершенно иное… Не считая иные положительные моменты: матросики теперь только на баке курят, даже машинная команда. Даже я, на его старания глядючи, иной раз переживаю, что он и меня на бак курить выгонит, уж больно ему наш груз не по душе. Хотя нельзя не заметить, что благодаря взрывчатке в трюмах нас всюду в первую голову обслуживают. Вот и здесь и стоянка отдельная, и лоцман вне очереди, и снабдят всем необходимым в ближайшие сроки, лишь бы поскорее сплавить.

– День добжий, шановны паны! – Из глубины ходовой рубки послышался веселый голос Политковского.– Вы тут видами наслаждаетесь или косточки мои обмываете?

– И вам доброе утро, Викентий Павлович! – При виде старпома Арсенин потушил папиросу.– Большей частью мы о преимуществах, кои нам груз дает, говорили. Хотя и вас добрым словом помянуть не забыли. Может, вы и правы, что курить бросать надо, да никак не выходит. Ночью да в шторм только табачок и спасает. А уж если еще и бокальчик коньячку да с папироской… м-м-м… Хотя, как только окончательно бросить надумаю, по проторенной вами тропке пойду. Сдается мне, что лучший способ проститься с курением – возить от фрахта к фрахту одни только динамиты.

– Вы, Всеслав Романович, можете сколь угодно иронизировать над моим нежеланием взлететь на воздух оттого, что какой-нибудь олух папиросы в неположенном месте курить вздумает…– с вызовом начал свою тираду старпом, но взглянув на капитана, все еще удерживающего в руке потушенную папиросу, осекся на полуслове. Сменив тон на более ровный, он продолжил:

– Ей-же-ей, если бы какой-нибудь умник придумал менее опасную для транспортировки взрывчатку, я ему если не памятник поставил, то в коньяке, его, благодетеля, утопил точно!

– Что ж вы кровожадный-то такой, Викентий Павлович! – расхохотался Арсенин.– Благодетеля – и утопил! Прознает ученый люд про такую вот благодарность, вовек вам новшеств не дождаться! Право слово, ваши опасения все же напрасны! Ну, взорвался «Европеец» в Аспинвальском порту, и что с того? Это ж когда было? Дай бог памяти, в шестьдесят шестом! Да и не динамит они везли, а нитроглицерин. Вот ежели б и мы эту адскую водицу перевозили, тогда б и я с вами за компанию переживал, вот ей-богу!

– И все же я считаю, что нынешний наш фрахт чересчур опасен,– упрямо буркнул Политковский.– И что по возвращении в родные пенаты надо бы с нанимателя дополнительную сумму истребовать. Так сказать: «За испуг!»

– Да будет вам спорить, господа! – Кочетков, вступив в разговор, примиряюще развел руки.– Вполне возможно, что в скором времени наш мир познакомится с новой взрывчаткой, о которой так мечтает Викентий Павлович!

Заметив вопросительный взгляд старпома, он пояснил:

– Если помните, в шестьдесят третьем у нелюбимого вами Нобеля завод по производству нитроглицерина в Геленборге взорвался…

– Уж лучше бы он сам вместо того завода взорвался…– непримиримо проворчал Политковский, невольно прерывая собеседника. Осознав свой просчет, он вновь осекся и, виновато склонив голову перед Кочетковым, попросил его продолжить рассказ.

– Так вот,– Кочетков ответным кивком принял извинения.– В том самом году немецкий химик Йозеф Вильбрандт, изучавший свойства толуола[28], обработал его азотной кислотой. И хотя способность нового вещества взрываться не вызывала сомнений, на данное изобретение никто не обратил внимания. Однако ж не далее как полгода назад Генрих Каст, да-да, тот самый химик из Германии и специалист в области взрывчаток, занялся исследованиями именно тринитротолуола. И у меня есть все основания полагать, что вскоре сумрачный тевтонский гений явит миру новое ужасное оружие.

– Да разве ж от этих немцев чего доброго дождешься,– недоверчиво пожал плечами Политковский, пристально вглядываясь в копошение на верхней палубе, где череда матросов принимала мешки с углем с баржи. После недолгого наблюдения он, заметив что-то, на его взгляд, неладное, перегнулся через поручень и прислушался к происходящему внизу.

– Хоменко! Три якоря тебе в глотку! Ты какого черта мешки на палубу кидаешь! Ты же не Черная Маска и не в цирке! Их не кидать, их класть надо! Ак-ку-ра-тно! Нежно, как ты зазнобу укладываешь! Ты теперь у меня эту палубу от угольной пыли языком вылизывать будешь! – орал возмущенный боцман.

– Пся крев! – повернувшись к собеседникам, возмутился старпом.– Ну опытный же матрос, не первоходок, а такой дурью мается! Вот всыплет ему боцман по первое число, а я еще и без берега оставлю, будет знать, как барствовать! Кстати, об увольнениях. Всеслав Романович! Я тут список набросал, вы его гляньте, может, какие пожелания будут.