Генерал в Белом доме

В целом операции союзников в Италии не дали того быстрого военного эффекта, которого ожидали от них ее организаторы и исполнители. «С политической точки зрения кампания породила глубокое недоверие французов и русских к американцам и британцам, и те, и другие хотели открытия второго фронта в северо-западной Франции, и те, и другие очень подозрительно отнеслись к сделке с Дарланом и к переговорам Эйзенхауэра с Бадодьо. Кампания принесла минимальные военные достижения ценой дипломатического провала»[236].

Однако бесспорным положительным итогом операций в Северной Африке и Италии являлось то, что Эйзенхауэр, все западные союзники в канун их главной военной акции в Европе – форсирования Ла-Манша – приобрели столь необходимый опыт крупных военных операций, который не дается никакими военными академиями и штабной работой на самом высоком уровне. Когда в ходе операций союзников на Апеннинском полуострове Италия была выведена из войны, представители западных держав сосредоточили в своих руках всю полноту власти в этой стране. Еще до создания военно-политической комиссии в составе представителей США, Великобритании и СССР западные союзники передали Эйзенхауэру как главнокомандующему Средиземноморским театром военных действий все те функции, которые по предложению Советского правительства должна была бы выполнять эта комиссия[237].

Когда Советское правительство по просьбе Итальянского правительства пошло на обмен представителями правительств с Италией, это вызвало негативную реакцию со стороны США и Англии.

В связи с этим В. М. Молотов 25 марта 1944 г. заявил послу США в СССР А. Гарриману, что «нет оснований, чтобы согласиться с таким толкованием прав и компетенции главнокомандующего на освобожденной территории Италии, смысл которых сводится к неприемлемому для Советского Союза отрицанию права союзного государства устанавливать непосредственные отношения с Итальянским Правительством без санкции главнокомандующего». Руководитель советского внешнеполитического ведомства подчеркивал, что «установление такого контакта не имеет никакого отношения ни к «ведению военных операций в Италии, ни к осуществлению условий перемирия, т. е. к вопросам, относящимся к компетенции главнокомандующего англо-американскими вооруженными силами в Италии или к компетенции Союзной Контрольной Комиссии»[238].

В своей военной и политической деятельности в Италии Эйзенхауэр, так же как и в Северной Африке, первостепенное внимание уделял всему тому, что способствовало укреплению англо-американского сотрудничества. Он проявил незаурядные способности дипломата, умело лавировавшего, когда надо было урегулировать всевозможные споры и конфликты, возникавшие между американскими и английскими военачальниками.

Когда речь шла об укреплении сотрудничества между двумя странами, для Эйзенхауэра не было мелочей. При этом он проявлял исключительную осторожность и осмотрительность. Показательно, что из его штаба за всю итальянскую кампанию не вышло ни одной директивы с грифом «Штаб Эйзенхауэра». На всех документах всегда значилось: «Штаб союзников». Тем самым он подчеркивал союзный характер своей миссии в Италии.

В этой стране произошел случай, который вызвал резкую критику Эйзенхауэра в американской печати. Во время посещения госпиталя генерал Паттон обратил внимание на молодого солдата, который, сидя на койке, понуро опустил голову, обхватив ее руками. Генерал спросил, что привело его в госпиталь. Солдат ответил, что он не ранен и не контужен, а страдает от нервного расстройства. Паттон был взбешен этим ответом и дал солдату пощечину. Выхватив пистолет, генерал стал угрожать, что пристрелит солдата, если тот не вернется в часть. Паттон потребовал, чтобы начальник госпиталя выкинул его из палатки. «Когда Паттон повернулся, чтобы уйти из палатки, он услышал, что солдат рыдает. Подбежав к нему, он снова ударил его, на этот раз с такой силой, что каска сорвалась с подкладки и полетела на пол. Начальник госпиталя встал между Паттоном и солдатом. Паттон стремительно вышел из палатки»[239]. Когда Эйзенхауэру доложили о случившемся, он потребовал, чтобы генерал лично извинился перед солдатом и работниками госпиталя, которые были свидетелями этой неприглядной сцены. Паттон выполнил распоряжение командующего. Правда, после этого он откровенно заявил, что, окажись он снова в таком положении, он поступил бы так же.