Генерал в Белом доме

Среди союзных солдат и офицеров поползли слухи один неправдоподобнее другого. Сообщалось, что, помимо диверсий и распространения паники, диверсантам приказано выкрасть или убить генерала Эйзенхауэра. Командование обратилось к военнослужащим с призывом всемерно повысить бдительность. Военные патрули стали задерживать всех подозрительных, тщательно проверять документы. Не обошлось и без курьезов. Чтобы определить действительную национальность «подозрительных» задержанных, им часто задавали вопросы, на которые могли бы ответить большинство американцев, но не всякий иностранец. Например, кто такой Мики Маус, каково прозвище той или иной футбольной или бейсбольной «звезды».

Однажды, в самый разгар «охоты на диверсантов», военная полиция задержала командующего американской группой армий генерала Брэдли. Генерал терпеливо ответил на все вопросы, которые вполне удовлетворили командира патруля. Его, правда, смутил ответ генерала на вопрос, какой город является столицей штата Иллинойс. К чести генерала, он правильно назвал Спрингфильд столицей родного штата президента Авраама Линкольна, но военный полицейский был уверен, что столица Иллинойса – крупнейший город штата Чикаго. Брэдли был арестован и подвергнут самому строгому допросу…

Лица, ответственные за безопасность Эйзенхауэра, наложили серьезные ограничения на свободу передвижения главнокомандующего. Однако страх перед немецкими диверсантами вскоре прошел, и рутина военной жизни вошла в свою обычную колею. Дела на фронте, правда, шли неважно. Да ко всему еще резко обострились отношения между Эйзенхауэром и Монтгомери, получившим вскоре звание фельдмаршала.

У Монтгомери имелись свои стратегические планы ведения наступательных операций в Европе. Он исходил из убеждения, что если бы ему дали право эти планы осуществить, то Германия капитулировала уже в 1944 г., т. е. было бы предотвращено освобождение народов Восточной и Юго-Восточной Европы Красной Армией. Эйзенхауэр полагал, что английский фельдмаршал склонен к фантазиям.

По многим военным вопросам между двумя военачальниками шли упорные дискуссии. В отличие от главнокомандующего Монтгомери был мало общителен, даже замкнут. После смерти жены его замкнутость особенно усилилась, и он нередко часами просиживал в своей трофейной палатке, которую его солдаты захватили во время боев против Роммеля в Африке, не стремясь к контактам с людьми.

Эйзенхауэр, желая как-то растопить лед отчужденности, образовавшийся между ним и Монтгомери, не считаясь со своим положением главнокомандующего, частенько сам заходил к английскому фельдмаршалу. Монтгомери публично игнорировал мнение главнокомандующего. Наконец терпение Дуайта иссякло, и он с присущей ему прямотой заявил английскому генералу: «Монти, я Ваш босс! Разве можно так обращаться со мной?!»

Очевидно, это заявление оказало на Монтгомери большее впечатление, чем самое резкое приказание. Во всяком случае, он обратился к главнокомандующему с письменным заявлением, в результате которого конфликт оказался исчерпанным.

Вскоре после капитуляции Германии Монтгомери писал Эйзенхауэру: «…служить под вашим командованием было для меня привилегией и большой честью. Я многим обязан вашему мудрому руководству и вашей доброжелательной выдержке. Я хорошо знаю свои недостатки и не считаю, что я легкий подчиненный: я люблю все делать по-своему.

Но в трудные и бурные времена вы не дали мне выбиться из колеи и многому меня научили.

За это я вам очень признателен и благодарю за все, что вы сделали для меня»[315]

.

Огромный груз ответственности, тяжесть обстановки на фронте, необходимость все время держать себя в руках в отношениях с подчиненными – все это постепенно делало свое дело. Внезапно наступила глубокая депрессия. Резко подскочившее кровяное давление и головные боли не позволяли Эйзенхауэру в течение некоторого времени эффективно выполнять свои многочисленные обязанности[316].

В Нормандии, оставаясь верным своим привычкам, он старался как можно больше времени проводить в войсках, любил иногда сам сесть за руль джипа, совершая инспекционные поездки по армейским частям. Однажды, потеряв ориентировку, он пересек линию фронта и провел целый час в расположении немецких войск. Только случай помог главнокомандующему благополучно возвратиться к штабу 90-й дивизии, где ему рассказали, что он побывал в гостях у немцев. Претензии предъявлять было некому – генерал сам вел машину.

На следующий день во время посещения летной части Эйзенхауэр выразил желание обозреть освобожденную территорию Нормандии с высоты птичьего полета. Сопровождавший главнокомандующего генерал Брэдли из соображений безопасности был против такого намерения. Эйзенхауэр все же настоял на своем. Садясь в истребитель «Мустанг», он шутливо сказал: «Хорошо, Брэд, я ведь не собираюсь лететь в Берлин»[317].