Генерал В. О. Каппель

Всесильна и часто беспощадна память человеческая. И сегодня, спустя больше чем сорок лет, она снова и снова шепчет незабываемые слова. И под этот шопот ярко, до боли, воскресают страшные дни, когда не было пути конца, когда черные сосны тайги или шальная метель сибирских просторов провожали тех, кого он вел. Рассказывает память и о том, как спасая веривших ему до предела людей, он сам, умирая думал не о себе, а об этих людях. А они, отсчитывая бесчисленные версты, знали, что он с ними. Даже тогда, когда уже был в гробу.

На каком-то крутом повороте сани занесло в сторону и сильно тряхнуло. От этого толчка Каппель на минуту пришел в себя. Все тело ныло, тряс жестокий озноб, голова горела огнем, ног как будто не было вовсе, туман заливал сознание. Глаза успели разглядеть черное небо с горящими звездами, ухо уловило скрип полозьев и голоса людей. Успел подумать: "С Армией, не один -- нужно быть с ней до концам". И снова бредовое забытье залило мозг.

Но почему-то вновь начинает трясти и подбрасывать измученное тело. Это опять приводит в себя. Генерал видит себя на какой-то высоте -- сзади, спереди черной лентой тянутся сани -- он видит их сверху. Какая-то сила поддерживает его на этой высоте. Каппель собирается с мыслями -- оказывается он почему-то верхом, а сбоку всадник-великан крепко держит его за талию, чтобы он не упал. "Верхом -- значит лучшей", мелкает на миг в мозгу, и снова все исчезает в дымке серого тумана. На минуту выплывает в памяти бледное лицо с мученическими, трагическими линиями и единственные в мире страшные, горящие тоской и болью глаза -- шесть орлов на плечах -- Адмирал. Потом музыка, цветы, толпы народа, оглушительные крики приветствий, горячее солнце в синем небе -- Казань, Симбирск. И опять все путается, заплетается в сумбурный клубок темного бреда.

Но Главнокомандующий с Армией, полуживой, без сознания, верхом...

Темная злая ночь. Кругом в морозном тумане первозданный хаос. Скалистые, обрывами падающие берега ощетинились черными соснами. И под ними мерцает, горит искрами ровный полог снега на льду замерзшего Кана. Обманчивый, смертоносный полог -- где-то у береговых скал бьют не замерзающие круглый год горячие ключи. Под снежной пеленой невидимые, они гонят свою воду по толстому льду реки. И горе тому неопытному, кто поверив белому, чистому снегу, неосторожно ступит в этом месте на него. Нога проваливается в мягкий снег, попадает в скрытую от глаз воду и потом через два шага покрывается слоем льда. Лошади рвут в кровь венчики копыт, сани обледеневшими полозьями примерзают к дороге.

Главнокомандующий делит с Армией ее труд и боль. Вчера, ведя коня в поводу, он попал на такое страшное место. Но также попадали сотни и тысячи -- и он продолжал итти. Потом стало плохо, померкло сознание. Главнокомандующего положили в сани, укрыли шубами -- он метался в бреду. Но где-то остановившись на минуту, сани примерзли ко льду. Генерала посадили в седло; огромного роста и силы доброволец ехал рядом, удерживая Каппеля в седле. И сейчас, возвышаясь над колонной, в бреду, без сознания, но в седле, он идет с этими верящими в него, обреченными людьми.

От деревни Подпорожной, где спустились на лед Кана, до деревни Барги девяносто верст. Между ними безлюдная ледяная пустыня, снег, скалы и мороз, беспощадный, лютый. Падают на окаянном пути обессилевшие кони; опускаются на снег также обессилевшие люди. И издеваясь над ними, к снегу под ногами прибавляется другой, который начинает падать с неба. А через час там, где упал человек -- только небольшой холмик и все. Рвущуюся к жизни и борьбе Армию ведет умирающий Главнокомандующий:

Дорога становится лучше, укатаннее. -- До Барги уже недалеко. Снимают с седла, снова кладут в сани Каппеля, укрывают шубами, везут... На утро замаячили избы Барги.

Вносят Каппеля в теплую избу, снимают валенки. До самых колен ноги твердые, как дерево, не гнутся. Несколько пар рук оттирают их снегом. Но часть пальцев уже умерла -- спасти их нельзя. "Ампутировать немедленно", говорит врач. Но чем? Все его инструменты пропали где-то в пути.

Простой кухонный нож обжигают на огне, протирают спиртом...

На другое утро генерал пришел в себя.

"Доктор, почему такая адская боль в ногах"? И, услышав ответ, закрывает глаза. Но сознание очистилось от бреда -- он слышит, как за окном скрипят сани, слышит чьи-то голоса.

"Армня идет -- нужно быть с ней", шепчет, проснувшаяся воля.

И уже ясно и твердо смотрят на окружающих сероголубые глаза.

"Коня", бросает он."Опять в бреду", шепчут окружающие, но властно и отчетливо повторяет Каппель -- "Коня!"

Все знают, что редко звучат такие нотки в голосе Главнокомандующего, но, когда они начинают слышаться, то все понимают, что воля Каппеля -- закон. Под руки выводят на улицу, садят в седло. Рядом, на всякий случай, опять тот же великан доброволец.

Каппель трогает коня -- на улице все те же люди, верящие в него. Они идут, прорываясь на восток.

И, забыв о жгучей боли в ногах, о том, что ноет каждый сустав. Каппель выпрямляется в седле и подносит руку к папахе...