Генералиссимус

- Первым его встретил один из моих комбатов - капитан Неустроен, а потом и я подошел, как только мне сообщили, что командующий фронтом прибыл. Жуков читал надписи на стенах, улыбался, был очень доволен. Спросил: "Как же наверх до самого потолка добрались?" Я рассказал, показал лестницы. Неустроева спросил: "Ну вы, конечно, первыми расписались?" - "Никак нет, товарищ маршал, - ответил капитан, - пока мы немцев внутри добивали, тут уже другие свои надписи нацарапали".

Жуков больше часа беседовал с солдатами, которые ходили с ним вокруг рейхстага, а потом и сам расписался на одной стене...

Я был в рейхстаге в шестьдесят восьмом году. Внутри, на первом этаже, немцы устроили выставочный зал. Здание еще не было капитально отремонтировано, однако снаружи стены были оштукатурены и псе росписи, в том числе и Жукова, затерты.

В заключение осталась беседа с Кантарией. С ним приключился у меня сначала неприятный казус. Работал я в 1980-1986 годах главным редактором журнала "Новый мир". В одном из номеров незадачливый автор (не помню его фамилию, а комплекта журналов за те годы под рукой нет) упомянул в своей статье Кантарию как умершего после войны.

Вскоре после публикации раздается звонок телефона:

- Это говорит Кантария, которого вы похоронили...

Нетрудно представить мое удивление, а потом и стыд, который меня охватил. Я доверился автору и полагал, что он знал подлинную судьбу героя.

В общем, надо было исправлять ошибку и перед Кантария извиниться не только лично, но и публикацией в журнале.

Я немедленно отправился в гостиницу "Москва", встретился с Мелитоном Варламовичем, принес извинения от имени редколлегии. А в очередном седьмом номере журнала за 1982 год - была опубликована моя беседа с ним. Привожу эту публикацию полностью, без изменений и дополнений.

"Кантария среднего роста, очень подвижный, несмотря на свои шестьдесят два года. Он не носит традиционные для грузин усы - гладко выбрит. Светлые глаза его улыбчивы и приветливы. Необыкновенно контактен. Может быть потому, что мы оба бывшие разведчики, и по годам почти ровесники, и Звезды Золотые у нас на груди, с первой минуты заговорили на "ты", как давние знакомые.

С естественным для него и приятным для слушающего акцентом Кантария стал свободно и весело рассказывать:

- Как жил после войны? Сам знаешь, дорогой, после войны нелегко было. Я вернулся в Очамчири, откуда ушел служить в армию. Радостное и горестное было мое возвращение. Радостно - победили! Горестно: мои односельчане, ушедшие на фронт, - их было шестьдесят один - многие погибли.

- Как налаживалась жизнь?

- Хороню налаживалась! Женился я на кубанской казачке Анне Илларионовне. Росли дети - сыновья Резо и Шота и дочка Циела. Сыновья водителями работают. Дочка замужем. Давно уж дед! У меня шесть внуков!

- А какая у тебя мирная профессия, кем работал?

- У меня самая хорошая, самая прекрасная профессия. После войны на родную землю вернулся - пять лет пахал и сеял. Потом пять лет в шахте работал в Ткварчели. А шестнадцать лет на стройках - плотником. Работать надо было. Я люблю работать. Меня за это уважают. За труд орденом Ленина наградили. Депутатом Верховного Совета Абхазии меня избрали. Вот так, дорогой.

- Не потерял после войны связь с боевыми друзьями, переписывался?

- Как можно потерять связь с друзьями! Не только переписывались много раз ко мне в гости в Сухуми приезжали: командир нашей дивизии генерал Шатилов Василий Митрофанович, командир полка Зинченко, командир батальона Неустроев, разведчик Егоров. Все были. Все Герои Советского Союза. Еще ко мне в гости в Сухуми приедут. И ты приезжай, другом будешь. Запиши адрес.

- А сам, Мелитон, много ездишь?

- Очень много! В Москве часто бываю. В ГДР больше десяти раз был - я почетный гражданин города Берлина. Немецкие друзья наградили меня орденом Карла Маркса. Вот сейчас приехал в Москву по приглашению комсомольцев на съезд. Я ведь был комсомольцем, когда знамя на рейхстаг поднимали. В партию позднее вступил, а тогда шел на купол комсомольцем.

- О чем думал, когда взял в руки знамя и понес его в зал съезда?

- Волновался очень, много думал! Очень... Пожалел, что нет в живых Егорова. Вспомнил, как мы на рейхстаг в дыму, в огне поднимались. Кругом пули, осколки, понимаешь, летят.. А меня не зацепило! Четыре раза я был ранен до этого. А тут все мимо пролетели! Повезло, дорогой! Ну еще вспомнил себя молодым. Я ведь на съезд в военной форме пришел. Специально новую форму сшил. Погоны младшего сержанта надел.

- А какое у тебя сейчас воинское звание?

- Младший сержант.

- Но ведь после войны, когда числился в запасе, должны были повысить тебя в звании.

- Я сам просил, чтобы не повышали.

- Почему?

- Когда я шел на рейхстаг, был младший сержант. Так это всюду и записано. Пусть и останусь для всех младшим сержантом Кантарией.

- Как сейчас здоровье, ранения не сказываются?

- На здоровье не жалуюсь. Здоров, слушай, сам удивляюсь! И тут ранен, и тут, и тут, - он быстро показывает на руку, ногу, спину, - а все равно здоров! Гвардия, дорогой, не болеет!