Генералиссимус. Книга 1

— Значит, Сталину сейчас не до моих документов? — спросил я.

Поскребышев зашел в кабинет Верховного и, вернувшись, сказал:

— Заходи, только ненадолго.

Я вошел в кабинет и сразу же подошел к столу, над которым наклонился Сталин, рассматривая карту Юго-Западного фронта.

— Если все подготовлено правильно, давайте подпишу, — сказал Сталин, чуть взглянув на меня, и стал читать проект постановления ГКО.

В это время вошел Поскребышев и доложил, что у телефона маршал Тимошенко. Сталин поднял телефонную трубку и сразу же спросил, как идет отход войск на новые рубежи.

Я стоял очень близко по ту сторону Сталина, с которой он держал у уха трубку. Тимошенко говорил своим зычным голосом, и мне почти все было хорошо слышно.

— Нормально, — прозвучал в трубке голос маршала.

— Потери?

— Отходим с боями, а потому и потери есть.

— Бессмысленной отваги не допускайте, с вас хватит!

— Не понимаю.

— Тут и понимать нечего. У вас иногда проявляется рвение к бессмысленной отваге. Имейте в виду: отвага без головы — ничего.

— Выходит, что я, по-вашему, только на глупости способен?

— О, не перевелись, оказывается, еще рыцари! Загубленных талантов не бывает...

— Я вижу, вы недовольны мной, — слышался густой бас Тимошенко.

— А я вижу, вы слишком раздражены и теряете власть над собой.

— Раз я плохой в ваших глазах, прошу отставку. Сталин отвел от уха трубку и сказал:

— Этот черт орет во всю грудь, и ему в голову не приходит, что он буквально оглушил меня. Что? Отставку просите? Имейте в виду: у нас отставок не просят, а мы их сами даем...

— Если вы находите — дайте сами.

— Дадим, когда нужно, а сейчас советую не проявлять нервозности — это презренный вид малодушия.

Наступила небольшая пауза, потом послышался голос Тимошенко:

— Извините, товарищ Сталин, погорячился. Сталин понимал, что время было напряженное, нервы у товарищей часто были на пределе. Случалось, в пылу раздражения или под влиянием острой минуты тот или иной руководитель вспылит. Сталин с пониманием относился к таким “взрывам” и нередко своим спокойствием охлаждал пыл не в меру горячих сотрудников. Но, пожалуй, более часто он не только одергивал таких, лишал доверия, но и немедленно снимал с постов.

Когда пыл прошел, Тимошенко спокойно, по-деловому доложил, на какой рубеж он отводит войска. В конце разговора Сталин сказал:

— Завтра снова информируйте меня лично.

Он в беспокойстве прошелся по кабинету. Чувствовалось, что переживает за резкий разговор с маршалом, на котором явно сорвал свою досаду за провал. Сталин молча подписал проект постановления и кивнул мне, что можно уходить”.

Непросто и нелегко было осуществить выход войск из окружения, все армии, корпуса и дивизии вели напряженные бои с обступившим их противником. Кирпонос принял решение, не теряя времени, немедленно, с утра 18 сентября, нанести удар в нескольких направлениях созданными для этого ударными группами и вывести войска фронта из окружения.

Большой героизм проявили воины и командиры 37-й армии, защищавшей Киев. Постоянными контрударами они не давали противнику возможности вступить в город. Баграмян в своих воспоминаниях пишет: “Защитников Киева не в чем было упрекнуть. Они выполнили свой долг. Киев оставался непокоренным. Враг так и не смог взять его в открытом бою. Только в силу неблагоприятно сложившейся для войск Юго-Западного фронта обстановки по приказу Ставки наши воины покидали дорогой им город и твердо верили, что обязательно вернутся”. Не случайно за эту самоотверженную оборону Киеву присвоено звание “Город-герой”.

Взорвав мосты через реку Днепр, 37-я армия отходила с тяжелыми боями и медленно, но упорно продвигалась к своим. Многие погибли во время этого отхода, но все же большая часть бойцов и командиров пробилась сквозь вражеские войска.

В послевоенной литературе, в том числе и в воспоминаниях И. X. Баграмяна, которые я использую, читатели не найдут имени руководителя героической обороны Киева — командующего 37-й армией. Почему? Наверное, потому, что это был генерал Власов, который позднее перешел к гитлеровцам. Я снова упоминаю о нем потому, что нам еще предстоит разобраться в том парадоксальном явлении, которое представляет собой “власовщина”. Дело это шире личной измены генерала Власова. Обратимся к этому позднее, когда по ходу событий приблизимся к тем дням.

С боями, постоянно отбиваясь от наседающего со всех сторон и пересекающего пути отхода противника, отходил штаб Юго-Западного фронта. Но в конце концов гитлеровцы окружили управление фронта, и заключительный бой выглядит, по рассказу И. X. Баграмяна, так:

“Враг атаковал рощу с трех сторон. Танки вели огонь из пушек и пулеметов, за ними шли автоматчики. В гром и треск вплетались редкие выстрелы наших пушек — их было мало, да и приходилось беречь каждый снаряд. Танки прорвались к восточной опушке рощи. С ними вступили в схватку офицеры, вооруженные гранатами и бутылками с бензином. Две вражеские машины загорелись, остальные откатились.