Генералиссимус Суворов

Затем наступило полное летнее затишье. Московский «большой свет» стал разъезжаться по своим вотчинам.

Снова село Баратово приняло в свои живописные объятия оба семейства, князей Баратовых и Прозоровских.

Пригласить провести лето по-прошлогоднему явился к князю Ивану Андреевичу сам Владимир Яковлевич Маратов. Иван Андреевич сначала отклонил «лестное», как он выразился, для себя приглашение.

— Надо пожить и у себя. Что же мы за бездомные такие, чтобы все по чужим углам ютиться, — заметил он.

— Вы и вся ваша семья, князь, — воскликнул князь Владимир Яковлевич, — для нас не чужие. Я, конечно, не смею надеяться, но если бы вы были расположены ко мне и к сестре, хотя на сотую долю так, как расположены мы к вам, то тоже не считали бы мой дом чужим углом.

— Благодарю вас за любезность.

— Это не любезность, любезность — слова, а я говорю, что чувствую.

— Еще раз благодарю вас.

— Нет, князь, я не уйду, пока вы не согласитесь на мое предложение. Мы проведем лето так же хорошо, как и прошлого года. Мне казалось, что вы и княжна Варвара Ивановна были довольны.

— Довольны, кто говорит об этом, но хорошенького понемножку, знаете присказку, — заметил Иван Андреевич.

— Если вы проведете с нами два лета — это и будет только хорошенького понемножку, этих, прошлогодних только, два месяца промелькнули совсем незаметно; их нельзя даже определить понятием «немножко».

— Нет, князь, не соблазняйте. Варя так вконец избалуется в вашем дворце. Надо ее приучить и к ее гнезду.

— Гнездо девушки определить заранее трудно. Для гнезда же Варвары Ивановны наш деревенский дом слишком плох.

— Уж вы наскажете! — заметил Иван Андреевич. Довольная улыбка озарила лицо старика. Нельзя было сделать ему большего удовольствия, как отдать дань восторга его дочери.

— Княжна Варвара Ивановна так любит Alexandrine, а она платит ей со своей стороны таким восторженным обожанием, что разрознить их на целое лето было бы для обеих большим огорчением, притом княжне Варваре Ивановне так здорово дышать смолистым сосновым воздухом… Хотя княжна Варвара Ивановна, кажется, теперь, слава богу, здорова, но эта ужасная зима, а в конце все же некоторое утомление от балов не могли, вероятно, не отозваться на ее здоровье. В последний раз, когда я ее видел, она показалась мне бледнее обыкновенного.

— Вы заметили, — перебил его князь Прозоровский, — и мне тоже так кажется, но это все же не то, что прошлого года. Она, слава богу, не жалуется ни на грудь, не кашляет. В деревне она восстановит окончательно свои силы…

— А было бы лучше еще хоть одно лето ей подышать сосновым воздухом. Посмотрите, что она окончательно укрепит свое здоровье… Еще только одно лето, князь.

В голосе князя Баратова слышалась почти мольба.

— Вы так просите, князь, но повторяю, нам совестно, что уже слишком…

Иван Андреевич, видимо, становился уступчивее. С присущим любящему отцу преувеличенным опасением он думал о здоровье своей единственной дочери и находил, что князь, пожалуй, прав, что сосновый воздух Баратова, так чудодейственно повлиявший на княжну Варвару прошлого года, на самом деле укрепил бы ее здоровье окончательно. Кроме того — будем откровенны, — в настойчивости князя Баратова князь Прозоровский провидел нечто более светской любезности. Мысль видеть дочь за князем Владимиром Яковлевичем ему более чем улыбалась.

«Быть может, от этого лета зависит ее судьба…» — мелькнуло в голове старика.

Это и было причиной его уступчивости.

— Почему это «слишком», что за совестно. Вы нас этим только обяжете, я и сестра просим вас сделать нам это удовольствие.

— Я, право, не знаю, князь. Я подумаю. Я поговорю с Варей.

— На Варвару Ивановну я напущу сестру, а потому ее голос будет за нас. В этом я уверен, а потому считаю вопрос о вашем согласии решенным утвердительно.

— Подумаю, подумаю, — повторил князь Иван Андреевич.

Владимир Яковлевич не настаивал и вскоре уехал.

Он действительно обратился к сестре. Та, почему-то, безотчетно для самой себя, вполне уверенная, что «свадьбе брата с княжной Варварой не бывать» именно потому, что так сказал Кржижановский, согласилась поехать и, конечно, уговорила княжну Варвару Ивановну. Последней так понравилось Баратово, что мысль ехать в свою деревню, в старый, покосившийся от времени дом, с большими, мрачными комнатами, со стен которых глядели на нее не менее мрачные лица, хотя и знаменитых, но очень скучных предков, сжимала ее сердце какой-то ноющей тоской, и она со вздохом вспоминала роскошно убранные, полные света и простора комнаты баратовского дома, великолепный парк княжеского подмосковного имения, с его резными мостиками и прозрачными, как кристалл, каскадами, зеркальными прудами и ветлой, лентой реки, и сопоставляла эту картину с картиной их вотчины, а это сравнение невольно делало еще мрачнее и угрюмее заросший громадный сад их родового имения, с покрытым зеленью прудом и камышами рекой. Для молодого вкуса такое сравнение было слишком опасно.