Читаем Генералиссимус Суворов полностью

– Ваше сиятельство, обратите внимание на гусар: нельзя разобрать свои или немцы, - сказал Суворов.- Надо, чтобы гусары в отводных караулах носили на руке белую повязку.

– Да, да. Это верно. Отдай, голубчик, завтра приказ при пароле, ответил Салтыков, трогая жеребца.

Они ехали сзади расположения апшеронцев. В стороне молодой мушкатер рубил тесаком рогаточные колья.

– Ах, стервец, посмотри, что он делает! - указал на мушкатер а Салтыков. - Этак они все рогатки изведут!

Поезжай, взгрей его!

Суворов дал шпоры коню и подскакал к мушкатеру. Увидев подъехавшего офицера, мушкатер вытянулся, испуганно заморгав глазами. Суворов оглянулся главнокомандующий скрылся за кустами.

– Что, кашу варить собираешься?-спросил Суворов.

– Никак нет, картофель, - смущенно ответил мушкатер.

– Чего ж оробел? Руби смело! Тут не в степи с туркой воевать! А коли и налетит конница, у тебя штык есть. Он, брат, лучше всякой рогатки - и крепче и вернее! - сказал подполковник Суворов и поскакал догонять главнокомандующего.

…Ильюха Огнев никому не рассказал об этом странном происшествии. Мушкатеры потихоньку рубили рогаточные колья, но все ротное начальство, начиная с Егора Лукича, строго взыскивало за это, а тут на штабного офицера нарвался - и то ничего.

<p id="_Toc254252856">V</p>

– Твой барин что, аль такой бедный? - спросил у суворовского Степки франтоватый бригадирский денщик, входя за ним в подполковничью палатку.

Денщик бригадира Бранта забежал вечерком покалякать с соседом и посмотреть, как живет новый штаб-офицер: подполковник Суворов прибыл в армию недавно, две недели тому назад.

– Не. А что? - удивился Степка. - Отчего ты так думаешь?

– Да как же не думать? Ты у него только один! Больше-то никого нет ни повара, ни вестовых!

– Зачем? Я ж барину обед стряпаю.

Казак еще есть, - ответил Степка, зажигая свечу.

– Казак? Это ж не барский человек. То ли дело у моего: денщиков двое, вестовых - двое, опять же повар да цирюльник… Вот! - хвастался бригадирский денщик.

Он в один миг окинул взглядом скудную подполковничью палатку.

Никакой кровати не было. На земле лежала охапка сена, прикрытая простыней. В изголовье-подушка. Ни ковра, ничего. Стол, свеча в деревянном подсвечнике. На столе одни книги.

– Твой барин ведь майор?

– Ну, вот еще,- обиделся Степка.- Александра Васильич - подполковники, а не майор!

– Тогда и того плоше! - не унимался денщик. - Подполковник, говоришь, а погляди, на чем спит? - Бригадирский денщик указал на постель подполковника. - Да у нас у сержанта, у пьянчужки Сашки Коробова, и то лучше! Ни пуховика, ни перины! Какой же это барин, штаб-офицер? Да кто его отец?

– Наш старый барин, Василий Иванович Суворов, слыхал, может, - главный в армии по хлебной части. Вот кто! - обиженным тоном сказал Степка, встряхивая простыню и взрыхляя слежавшееся сено.-Да у нас, кабы мы только пожелали, пуховиков этих-тьфу!… Отседа до самого Франкфурту ими устлали б! У нас, брат, деревни в Московской, Володимирской губерниях. Да еще дом в Москве у Никитских ворот. Наш батюшка-барин - генерал-майор, а он…

– Почему ж тогда молодой барин так спит? В карты продулся, что ли?

– Какое там!-отмахнулся Степка.-Вовсе не любит этого занятия.

– Так почему ж?

– А вот поди у него и спроси, почему! Он и дома у нас никак иначе не спал, как на полу и на сене.

– То-то мне Ферморский Яшка шептал: к нам, говорит, прислали нового штаб-офицера. Маленький, худенький, говорит. Одна кожа да кости. Бедный, должно быть, аль пьяница. Халата, говорит, и того не имеет. У всех штаб-офицеров по две повозки с добром. Любомирский даже в три не вмещается, а этот, Суворов, ровно прапорщик последний: на одной повозке везти нечего. Чуднo.

– Ну и врет твой Яшка! - обозлился суворовский денщик.-Александра Васильич пьет вовсе мало. Одно верно: вещей возить не любит.

– Молодой человек, а ни тебе зеркала, ни чего другого. Только книги, не переставал подзуживать бригадирский денщик.

– Погоди, кажись кто-то подъехал, - перебил его Степка и выбежал вон. За ним из палатки шмыгнул и его гость.

В густых августовских сумерках бригадирский денщик увидал небольшого человека, который быстро шел к палатке. Камзол его был расстегнут, шляпу он держал в руке.

– Степка, воды! - крикнул он на ходу.

Бригадирский денщик шмыгнул за палатку - хотелось послушать, что ж будет дальше.

В подполковничьей палатке упал, глухо звякнув шпорой, один сапог, потом другой. Еще мгновение - и тот же быстрый голос уже не в палатке, а где-то тут, в двух шагах, сказал:

– Лей! Только не на плечи, а на голову!

Послышался плеск воды.

– Хор-рошо, помилуй бог как хорошо!

– У меня еще одно припасено, - сказал Степка.

– Молодчина! Валяй!

Снова шум воды, довольное покрякивание, топот босых ног.

– Есть не буду - ужинал у графа. Ступай, спи!

Бригадирский денщик, улыбаясь в подстриженные на гренадерский манер усы, пошел прочь.

"Ну и барин! - думал он. - Помыться в такую жару хорошо, слов нет, но помыться как пристало штаб-офицеру - в тазу, с мылом, с душистой водой. А он - из ведра. Ровно мужик, слезший с полка. И теперь завалится на сено. Чудак!"

И бригадирский денщик даже махнул рукой.

<p id="_Toc254252857">VI</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза