Генералиссимус Суворов

Злодеи высыпали на площадь, а из окон домов бросали им оружие, хозяева же домов, где жили русские, еще накануне любезные до приторности, напали на своих постояльцев сонных, раздетых… Жены и дети польских панов бросали каменьями из окон в бежавших, застигнутых врасплох несчастных. Из 8000 русских половина была перебита или изувечена.

Этот бесчеловечный подлый поступок требовал страшного возмездия. Екатерина приказала двинуть войска и начальство над частью их, по совету Румянцева, поручила Александру Васильевичу.

— Я посылаю в Польшу двойную силу, — сказала она, — войска и Суворова.

И действительно, его имя, еще грозное в Польше, навело панику на мятежников и наполнило радостью сердца боготворивших его солдат. С нетерпением ждали его войска с того момента, как весть о его назначении с быстротою молнии разнеслась по России.

Наконец 22 августа отряд Суворова прибыл в Варковичи, где уже находились войска, вверенные его команде.

— Приехал, приехал… — раздалось по лагерю.

— Здесь он, отец наш… — слышались радостные возгласы солдат.

— Где, где?

— Там, на лугу, в сеннике.

И действительно, Александр Васильевич прибыл в простой повозке, со своей неизменной скромной свитой, камердинером Прошкой, поваром Митькой и казаком и расположился в сеннике.

Одет он был в белом кителе, в коротких полотняных панталонах, сапогах, с короткими мечом, подвязанным к поясу портупеей. На голове была шляпа.

Собравшимся явиться по начальству генералам и офицерам он коротко объяснил волю императрицы.

— Надо пораспугать беспокойный народ, — сказал он. — Необходимо их успокоить, мирных — миром, буйных — штыками, коли честью нельзя.

Он замолчал и, по обыкновению, зажмурил глаза.

— Войскам выступать, когда пропоет петух, идти — быстро, полк за полком… Голова хвоста не дожидается… Жителей не обижать, с бабами не воевать, подростков не трогать:

Он ограничился этим словесным приказанием и, отпустив всех, сел за свой скромный обед, состоящий неизменно из щей и каши. После обеда Александр Васильевич лег отдохнуть. Постелью ему служило душистое сено, покрытое плащом из синего сукна, который сделал себе Суворов в Херсоне, получив первое жалованье.

Лагерь между тем совершенно ожил. Солдаты усиленно готовились к выступлению, чистили оружие, осматривали патроны, точили штыки и сабли.

Александр Васильевич отдыхал недолго. Он вскоре уже сидел на сене перед разложенной картой и обдумывал план будущих военных действий.

Он вскочил, захлопал в ладоши, и по лагерю, среди вечерней тишины, пронеслось «ку-ка-ре-ку!». В это же мгновение барабанщики ударили в барабаны, трубачи заиграли в трубы.

Вмиг палатки слетели с мест, и не прошло четверти часа, как корпус в четырнадцать тысяч человек быстро двинулся вперед, неся в сердцах убеждение в несомненной победе над неприятелем: с ними был Суворов. В полночь давали роздых, но с первым лучом зари снова слышалось из стана Александра Васильевича громкое «ку-ка-ре-ку».

Эта с первого взгляда странная причуда имела глубокий смысл — замаскировать расчет времени для предстоящих действий не только от населения, но и от своих войск, в предосторожность от шпионов, так как в рядах находилось некоторое число офицеров и солдат бывших польских войск.

Александр Васильевич во все время похода не слезал со своей казацкой лошади. Суворов любил своего донца. Когда после взятия Измаила ему подвели редкую лошадь, которой не было цены, и просили принять ее в память знаменитого дела, он отказался, сказав:

— Нет, мне она не нужна. Я прискакал сюда на донском коне, с одним казаком; на нем и с ним ускачу обратно.

Тогда один из генералов заметил ему, что теперь он поскачет с тяжестью новых лавров. На это Суворов отвечал:

— Донец всегда выносил меня и мое счастье.

На этом-то донце Александр Васильевич объезжал быстро движущиеся полки. То тут, то там слышались раскатистые приветствия:

— Здравия желаем, ваше сиятельство!

— Здорово, чудо-богатыри! Здорово, братцы… Помилуй бог, молодцы…

— Ребята, — обратился в одном месте Александр Васильевич к солдатам, — ведь злодеев-то, слышно, много, силища, ну, да мы их поколотим, ведь поколотим, чудо-богатыри?

— Как пить дать поколотим, — в один голос ответили из первого ряда два рослых гренадера, — ведь штык-то наш молодец… по пяти на него мало, по десяти упрячем…

— Пулю-дуру тоже зря не пустим… виноватого найдет…

— Знатно, хорошо, помилуй бог! Знатно молвил… Тебя как зовут? — обратился он к одному из гренадеров.

— Воробьевым, ваше сиятельство…

— Воробьевым? Какой же ты воробей, ты будь Соколом. А тебя как?..

— Голубевым.

— Тоже голубь — птица нежная, ты будь Орлом.

— Слушаю-с, ваше сиятельство, — ответил бравый солдат.

Эти прозвища, данные великим Суворовым, остались за ними на всю жизнь.

— А что, — спросил в другом месте Александр Васильевич у одного из ротных командиров, — старички у тебя есть крымские, кинбурнские, рымникские?

— Есть, ваше сиятельство… Эй, Михайло Огнев! Высокий, статный гренадер выступил вперед.