Генералиссимус Суворов

А фазан на секунду замешкался - как тут идти?

Потом, очертя голову, кинулся вслед за фельдмаршалом.

Ступил раз-два-три. Проклятый каблучок соскользнул с жердинки. Алексис качнулся вправо, влево, попробовал удержать равновесие, взмахнул руками, как птица крыльями, готовясь лететь, и - полетел вниз.

Но падая, успел как-то схватиться руками за кладочку. Повис надо рвом, болтая ногами. Потом сообразил: перехватывая то одной, то другой рукой жердинки, перебрался через ров.

Не полез в бурьян, в камни, в битые черепки за своей шелковой красной шляпой. Побежал вслед за фельдмаршалом.

Суворов точно не видел, что произошло, - уже был далеко.

Алексис шел, на ходу зализывая оцарапанную руку. Куафюра его растрепалась - голова была взлохмачена, дика. Эпикурейский галстук съехал на сторону, лицо пылало. Он хромал: предательский каблучок так-таки сломался...

Алексис уже не смотрел по сторонам - было все равно, куда идти и сколько идти. Поднялись на горку, спустились в лощину. Прошли лужок, и внизу - река.

Суворов еще на ходу сбросил куртку, быстро скинул сапоги, белье. Взял одежду, сапоги в руку и бросился в реку. Он плыл, покрякивая от удовольствия, и оглядывался.

Фазан едва приковылял к берегу. Невольно глянул на себя, на кафтан, камзол, башмаки. Ленты, пуговицы, пряжки. Ежели раздеваться, все отстегивать и снимать - Суворова и след простынет.

Алексис перекрестился и бухнул головой с берега - только брызги во все стороны.

Плыл отменно легко, саженками. Над водой мерно мелькали оплюхшие кружевные манжеты да горбатилась, дыбилась над водой зеленая атласная спина...

Противоположный берег был глинист и крут. Фазан увяз в глине, едва выдрал ноги, на четвереньках взобрался наверх.

Вода стекала с него ручьями. Камзол из коричневого стал желтым, а чулки из желтых - коричневыми. Волосы окончательно развились, висели по плечам, как у протодьякона. Башмаки все в глине, в башмаках чавкала вода.

А Суворов бежал уже по лугу. Впереди виднелись зеленые мундиры мушкатеров

Вымокший, словно курица, полинявший с ног до головы, плелся Алексис. Мокрый атлас свистал на ходу.

Алексис был красен и зол. Он знал, что его вид смешон, но шагал твердо: второй каблук отломал сам, чтобы не хромать.

Офицеры выстроенного на лугу полка отворачивались. Солдаты беззвучно тряслись от смеха - в строю у фельдмаршала Суворова не больно поговоришь!

- Что, умаялся, Алешенька? - участливо спросил Суворов, когда Мещерский подошел к нему.

- Нет, ничего, - буркнул тот.

"В отца! Упорен. Тверд. Молодец!" - подумал Суворов.

Спросил:

- В гвардии был записан сержантом?

- Точно так!

- Дай-ка мне шпагу, - обернулся Суворов к светлоусому капитану.

Суворов взял шпагу и передал ее Мещерскому:

- Вон, впереди - вал. Взять его штурмом!

Скомандовал:

- Первая рота, слушай команду подпоручика князя Мещерского! Веди, Алешенька!

Мешерский выбежал вперед и, закричав: "За мной, ура!" - побежал изо всех сил к валу.

Рота гаркнула "ура" и дружно кинулась за ним.

Мещерский бежал с удовольствием: он чувствовал - этот искус последний.

И вдруг, когда до вала осталось не более полусотни шагов, впереди блеснул огонь, что-то грохнуло, и горячая и дымная волна ударила в него. Чуть не сшибла с ног.

От неожиданности Мещерский на мгновение остановился шатаясь.

"Холостыми", - пронеслось в мозгу.

- Коли, руби! -истошно заревел он, кидаясь к валу. Он обогнал неторопливо, привычно бегущих мушкатеров и раньше всех вскочил на вал. Мещерский так разъярился, что чуть в самом деле не пырнул шпагой первого попавшегося артиллериста.

...Когда вернулись с ученья в главную квартиру, Суворов кликнул своего цирюльника Наума:

- Остриги их благородие. В кружок.

Через минуту от пышной парижской куафюры с буклями и "кошельком" на затылке не осталось и следа.

Суворовский вестовой принес от каптенармуса новый офицерский мундир, сапоги, каску.

- Вот так-то лучше, Алешенька! Теперь ты не только по душе, но и по виду русский! - ласково сказал Суворов, обнимая бывшего фазана.

Мещерский от волнения и усталости едва стоял на ногах.

- Ну, ну, ступай отдохни. Ты молодец!

V

- Ваше благородие, вставайте, за вами пришли! - тормошил Столыпина денщик.

Столыпин проснулся. Сегодняшнюю ночь провел у фельдмаршала и потому лег после обеда отдохнуть.

Встал, надел мундир, вышел из спальни.

В комнате его ждал Мардрыка.

- Что такое случилось? - спросил Столыпин, Было странно, что сам правитель фельдмаршальской канцелярии пришел на квартиру к адъютанту,

- Пойдем, расскажу!

Они вышли.

На площади, где никто не мог подслушать, Мандрыка сказал:

- Государыня скончалась.

- Не может быть!

Ошеломленный этой неожиданной неприятной новостью, он остановился.

Мандрыка, вынул из кармана конверт с императорскими печатями.

- Что же нам делать, Александр Алексеич? Пришел с тобой посоветоваться. Ты нашего старика хорошо знаешь.

Они медленно шли по площади.

Осенний ветер гнал по небу тучи. Было пасмурно и неуютно.

Ежели доложить теперь, то он целую ночь протоскует и не уснет. Ослабнет старик. Не заболел бы. Не лучше ли будет так-то: я не пойду к себе, останусь на ночь при нем. По обыкновению он в два часа ночи закричит: