Генералиссимус Суворов

- Эк она его высушила, подлая! - сказал Зыбин, когда они, взволнованные, спускались по лестнице.

- Смерть никого, брат, не красит! - сумрачно ответил Огнев.

Они молча шли по набережной канала.

- Как хочешь, Алешенька, а я останусь до похорон. Прохор Иваныч сказывал - хоронить будут в субботу, а сегодня середа. Мне все равно спешить некуда: из отцовской семьи у меня вряд ли кто живой есть...

- Беспременно останемся. Как же можно куда идти? - горячо поддержал его Зыбин.

И они задержались в Петербурге до похорон.

Хоронили Суворова в субботу 12 мая.

Утро выдалось солнечное, тихое, теплое.

Хотя нигде не было оповещено, но всюду - на рынках, в лавчонках, в чайных, в каждом доме - знали: вынос тела Александра Васильевича в десять часов.

С Песков и с Васильевского, из Старой Деревни и с Охты спешили к Невскому и Садовой люди. Весь город поднялся сегодня спозаранку.

К Николе Морскому было ни пройти, ни проехать. Кареты и экипажи запрудили все прилегающие улицы.

По Крюкову каналу, перед окнами дома номер 21 и дальше, фрунтом стояли войска. К Калинкину мосту - по Садовой - расположились гусары и пушки.

Огнев и Зыбин кое-как протолкались через фрунт солдат к рынку.

- Дозвольте, ваше благородие, суворовским мушкатерам пройти. Поближе стать. Сорок годов с батюшкой Александром Васильевичем служили...

За каналом, возле рынка, насупротив дома Хвостова, уже толпился народ. Огнев и Зыбин втиснулись в толпу.

- Все наш брат армеец стоит: пехота, артиллерия и гусары. А где же гвардия? - спросил у Огнева Зыбин.- Неужто гвардия не будет провожать?

- Царь не велел гвардии быть.

Сказано хоронить как фельдмаршала только. Он на Суворова серчает,вмешался какой-то словоохотливый департаментский служитель.

- А за что ж серчает?

- А пес его ведает. Разве ему долго? Вот у нас...

- Великие князья... Князья приехали! - зашумела толпа.

К дому подкатила придворная карета. Из нее вышли великие князья Александр и Константин.

- Сейчас отпевать начнут!

Балконная дверь во втором этаже дома была раскрыта настежь. Виднелся угол пышного катафалка, подсвечники со свечами, мелькали военные и гражданские мундиры.

Видно было, как в зале засуетились.

Потом движение прекратилось. Возле катафалка заблестели ризы духовенства, издалека донесся голос протодьякона.

Началась лития.

Войска взяли на караул. Толпа обнажила головы.

Говор стих.

По набережной, откуда-то со стороны Фонтанки, подъехала к дому траурная колесница. Она была запряжена шестью серыми лошадьми, покрытыми черными попонами.

В ярком солнечном свете как-то необычно резко, ненужно горели факелы днем их огонь не производил впечатления.

- Несут, несут! - заволновалась толпа.

Из дверей стали попарно выходить офицеры. Они несли на подушках многочисленные русские и иностранные "кавалерии", фельдмаршальский жезл, бриллиантовую шпагу и прочее. За ними шли хоры певчих.

- Певчих-то, певчих сколько!

- В черных кафтанах - придворные! Сам Бортнянский вон!

- А поют-то какие?

- Архиерейские.

- Наши, псковского подворья, тоже не поддадутся и придворным...

- Нет, лучше Бортнянского капеллы не споешь!

За певчими потянулась бесконечная вереница дьяконов, иеродьяконов, протодьяконов. Потом попарно пошли со всей столицы и ближайших монастырей десятки иереев. Наконец за черными клобуками архимандритов блеснули золотые митры трех архиепископов во главе с петербургским Амвросием.

И вот в дверях показался гроб.

-Толпа зашелестела, точно ветер прошел по кустам, закрестилась, кто-то запричитал, кто-то воскликнул:

"О господи!"

Смотрели, не отрываясь, как гроб подымали на колесницу, как над гробом устанавливали великолепный, малинового бархата с золотым фигурным подзором (Подзор-подвесная кайма.) балдахин на восьми столбах.

Шнуры поддерживали офицеры.

Раздалась команда отомкнуть штыки "на погребение".

И оркестры полковой музыки заиграли печальный марш.

Траурная процессия медленно тронулась к Александро-Невской лавре.

XI

Он жив в смерти!

Ломоносов

Огнев и Зыбин шли в густой, многотысячной толпе, которая провожала генералиссимуса Суворова в его последний путь. Улицы были запружены народом. Все окна, балконы и крыши домов усеяны людьми. Мальчишки, точно галчата, сидели на деревьях.

Огнев шел, задумчиво глядя себе под ноги. Зыбин говорил с каким-то чиновником, обсуждали все то же, всем известное и всех возмущавшее: что царь велел отдавать на похоронах почести Суворову не как генералиссимусу, а лишь как фельдмаршалу. Оттого нигде не было видно гвардии.

Огнев задумался - не слыхал и не видал ничего.

И вдруг Зыбин толкнул его в бок и с ужасом зашептал:

- Гляди: царь!

Огнев поднял голову. Подходили к Невскому. На углу близ Гостиного ряду, верхом на лошади, со шляпой в руке, ждал Павел I.

Когда толпа, в которой шли Огнев и Зыбин, поравнялась с местом, где стоял Павел I, его уже не было: пропустив мимо себя гроб, царь поскакал прочь, к Неве.

Огнев только покосился в ту сторону.

В воротах Александро-Невской лавры траурная колесница остановилась: высокий балдахин мешал проехать.

- Не проходит в ворота!

- Не пройдет! - оживленно загудели кругом.