Генеральная проверка

Впрочем, посетители буфета и без того казались пьяными. Волны страстей захлестывали порой даже самых спокойных. Все разговоры сейчас опять вращались вокруг вопроса о репарациях. У стойки, по углам буфета, в коридорах парламента только и слышалось: «репарация», «Версаль», «Нейи»… Совсем недавно вряд ли кто-либо мог предположить, что маленькое французское село, пригород Парижа, превратится для болгарского народа в столь зловещий символ. Но господин Клемансо, Тигр, как его прозвали, сделал то, чего и самому господу богу не удалось бы сделать… Кто же виноват в этом? Кто привел страну к катастрофе? Кто толкнул ее в эту пропасть?

Журналист и профессор сидели за столиком в углу и пили кофе. На лысине профессора играли падавшие из окна солнечные лучи. У него были глубоко запавшие, серые холодные глаза, острый отвислый нос, выдающиеся вперед плотно сжатые челюсти. Лоб прорезали глубокие морщины. Остроконечная козлиная бородка делала его еще больше похожим на Мефистофеля. Ему шел сорок четвертый год. Когда-то профессор учился в Берлине и Мюнхене. Писал статьи о капитале и капиталистическом производстве. Редактировал журнал «Банковско дело», а сейчас от имени финансового капитала стремился спасти Болгарию от левых элементов. Он слегка сутулился. Белая морщинистая шея тонула в высоком накрахмаленном воротничке. Однако голос его звучал резко, в нем слышались металлические нотки, словно профессор угрожал кому-то. В который уже раз втолковывал он журналисту: кто оказал «а», должен сказать и «б». Профессор вновь советовал ему написать в газету «Народен глас» статью в защиту режима — для камуфляжа, чтобы пустить пыль в глаза… Нужно использовать выступления Луканова и Димитрова против Стамболийского, раздуть огонь вражды между земледельцами и коммунистами, действовать по принципу «разделяй и властвуй», строго соблюдая конспирацию до самого начала переворота, который нужно произвести внезапно. Это должно поразить всех, как гром с ясного неба обрушиться и лишить способности понимать, что к чему, заставить замолчать, превратить в камни, в бездушные столбы, а потом уничтожить и похоронить навсегда, на вечные времена!

Журналист слушал его, кивая в знак согласия. Выражения профессора несколько резали его утонченный слух, но он принимал их как свои мысли и настроения и даже сам пытался вставить острое словцо, чтобы продемонстрировать свою солидарность и глубокую лояльность делу — лояльность свою и партии, которую он представлял, чтобы показать профессору, что готов обеими ногами ступить в огонь, лишь бы это помогло свергнуть тирана, разрядить обстановку, спасти Болгарию. Ничего другого, кроме своей жизни, он дать, не мог… Но ведь с ними армия, офицеры запаса, сам его величество…

— Тише, тише, редактор! Не упоминай всуе имя государево! Не забывай, что за нами повсюду следят, что нас подслушивают.

— Не беспокойся, профессор, это всего лишь майор запаса Тодоров. Я знаком с ним еще с войны. Сейчас он занимается адвокатской практикой.

— Все адвокаты — потенциальные министры.

— Как и все редакторы, профессор!

Но профессор не улыбнулся. В его сердце, полном тревог, не оставалось места для юмора.

Майор Тодоров и в самом деле смотрел в их сторону. «Секретничают, гады, прямо у нас под носом, — думал он с горечью, — а мы делаем вид, что ничего не замечаем, да еще грыземся между собой».

Он имел в виду споры в зале заседаний, которые ему совершенно не нравились. Тодоров не мог понять ни премьера, ни лидеров коммунистов. Он пил свое пиво и думал, глядя на заговорщиков: «Вот бы подойти сейчас к ним и сказать прямо, кто они такие». Но в этот момент он почувствовал у себя на плече чью-то руку и обернулся. Перед ним стоял и улыбался молодой мужчина невысокого роста с военной выправкой, с усиками и темными живыми глазами.

— Здравия желаю, господин майор! Позвольте представиться — капитан Халачев!

Майор вздрогнул, поставил кружку на буфетную стойку:

— Капитан Халачев?

— Так точно, господин майор! Сейчас мы оба на гражданке.

— Капитан Халачев? — повторил майор. — Асен Халачев, артиллерист?

— Так точно, майор Тодоров!

— Ах, черт возьми…

Капитан продолжал стоять вытянувшись, будто в строю, и улыбался. Майор положил руку ему на плечо.

— Сколько лет, сколько зим, капитан! Мы ведь, почитай, с самой войны не виделись, а?

— Нет, господин майор, вы забыли… Три года тому назад мы с вами были, вместе в Плевене. Я еще угощал вас гымзой в винодельческом училище?

— Ну конечно же! — Майор хлопнул себя по лбу. — Как же это я запамятовал! Винодельческое училище… Там еще молебен служили!

— Так точно, господин майор!

— Да-да, освящали новое здание училища, а вы, коммунисты, еще демонстративно ушли с церемонии.

— Да, господин майор.

— И я присоединился к вам, — добавил майор, — так меня за это потом чуть из союза не исключили.

Майор засмеялся, взял со стойки кружку и отхлебнул пива. Потом предложил выпить и капитану, но тот отказался, сказав, что пива не пьет. Разговор становился все более оживленным.