Генеральная проверка

До самого Фердинанда Гаврил не произнес ни слова. Только когда они перебрались через реку Огосту и направились к садам, он обернулся к своему спутнику и сказал:

— Крысте, хочу спросить тебя кое о чем…

— Пожалуйста, товарищ Генов.

— Но ты мне должен сказать только правду.

— Конечно, товарищ Генов.

— Верно ли, что девятого июня ты был единственным человеком во Враце, который вышел на улицу с красным знаменем и крикнул: «Долой фашизм! Да здравствует революция!»?

— Верно, товарищ Генов! — улыбнулся Крысте.

— А почему улыбаешься?

— Потому что меня объявили сумасшедшим и отвезли в психиатрическую больницу. Только поэтому я и остался жив. Иначе схлопотал бы фашистскую пулю!

— Значит, ты оказался единственным революционером?

— Пожалуй, что так выходит, товарищ Генов. Но это старые дела. Забудем их…

— Забудем их… — вздохнул Гаврил, махнул рукой и вытер потрескавшиеся губы.

Где-то вдалеке, над огородами и в долине реки Огосты, уже слышались ружейные выстрелы.

10

Пока пили вино из глубокой глиняной миски и кололи орехи, протоиерей Йордан читал свое сочинение иеромонаху Антиму из Клисурского монастыря и одному попику из села Флорентин Видинского края.

— «…Город Фердинанд, — читал протоиерей, — является центром околии и насчитывает около пяти тысяч жителей, большинство из которых болгары; есть турки, евреи, армяне и цыгане. Расположен он на левом берегу реки Огосты, в большой котловине, окруженной со всех сторон холмами. Старинное название города — Голяма-Кутловица…»

— Отче, нужно упомянуть и о Клисурском монастыре, — сказал иеромонах Антим, — иначе география полной не будет.

— Я отметил его на странице тридцать второй, ваше преподобие. Итак, продолжаю: «…Во времена римского владычества на этом самом месте был расположен большой город, насчитывавший более двенадцати тысяч жителей и именовавшийся Монтаненсиумом. Там собрались представители со всей Болгарии: из Габрово, Берковицы, Цариброда, Кюстендила, Тырново, Самоково, Врацы — из каких только уголков земли болгарской не было здесь людей».

— Скажи и о ярмарках!

— Я вот что сказал: «…Каждый понедельник там устраивался большой базар по продаже крупного и мелкого скота, а также мануфактуры и бакалейных товаров. Каждый понедельник этот базар гудел, словно улей. Сюда прибывали торговцы из Софии и Габрово, из Фракии и Греции, чтобы купить скот или продать свои товары…» Теперь о промышленности…

— Она хорошо развита и нельзя забывать об этом.

— Я зафиксировал все точно. «…В городе есть два черепичных завода, две маслобойни, электростанция, современные мельницы, несколько слесарных, много сапожных, столярных, кожевенных и других мастерских. Услуги торговле оказывают три государственных и три частных банка. Есть православная церковь, мечеть и синагога. Есть неполная гимназия, начальное торговое училище…»

— О церкви — хорошо, но о мечети излишне вспоминать, потому как она закрыта муфтием.

— Ходят, ваше преподобие, ходят молиться. Каждую ночь ходжа воет с минарета, как волк, не давая людям спать.

— Конечно, ходжа будет выть, когда мы, православные слуги божьи, не на своих местах.

— Этот ходжа не опасен, ваше преподобие. Более опасны те, кто обыскивал вас, оставив в одном исподнем перед входом в город! Их нужно бояться и тебе, и всем нам!

— Так всегда бывает, когда власти бездействуют, — повысил голос иеромонах. — Где Григоров, начальник околийского полицейского управления? Нас раздевают догола, а его людей нет!

— Даже ругают нас по-матерному, — подал голос попик из Флорентина, — а Григорова нет!

— Смутное время, братья, все, что задумают власти, коммунистам известно становится… Особенно от адвокатов и учителей.

— И почему Григоров не арестует их?

— Григоров все это сделал еще двенадцатого, но самые опасные — Замфир Попов, Христо Попов и другие — сбежали и укрываются в селах Лопушна и Соточино.

— О Христо и Иване[19] я знаю. В этом виноват их родитель — отец Михаил. Проморгал он сыновей.

— Я сказал ему об этом позавчера, когда служили молебен в церкви, а он посмотрел на меня свысока и ответил: «Я в дела моих сыновей не вмешиваюсь, Йордан, они совершеннолетние…»

— Анафема таким божьим слугам!

— Не посмел я предать его анафеме. В нашей околии других таких, как он, нет.

— В Ломской околии большинство таких, как он.

— А во Флорентине нет! — подал голос попик.

— Там нет, а в Медковеце есть один! Но стоит всех!

— Отец Неофит распорядился, чтобы его лишили сана.

— Носит под рясой револьвер! — опять подал голос попик.

— Что до револьвера, то я его тоже ношу, — сказал протоиерей Йордан, — важно против кого ты его носишь.

В это время кто-то постучал в окно. Святые отцы вздрогнули и посмотрели в сторону улицы.

— Кто там? — спросил протоиерей Йордан.

— Я, отец, — откликнулся хриплый голос, — Рангел, полицейский из околийского управления.

— Что привело тебя сюда, Рангел?

— Открой окно, я скажу тебе.

— Ты один?

— Один.

Протоиерей поднялся, стряхнул с подола рясы ореховые скорлупки и подошел к окну. Перед ним в лунном свете предстал во весь рост вооруженный винтовкой полицейский Рангел. Протоиерей открыл окно.