Генеральная репетиция

Людмила (медленно, нараспев, как рассказывают сказку). Я говорю - это было в Москве, в сорок первом, шестнадцатого октября... Ровно три года назад... Рано утром меня разбудил Сережка Потапов - из ИФЛИ, ты его, наверное, не помнишь - и сказал, что немцы в Истре... Я включила радио передавали почему-то объявления треста ресторанов и столовых... И музыку... И тогда я решила ехать в военкомат - проситься на фронт... Ты слышишь, Давид?

Давид. Слышу. Рассказывай. Что?

Людмила. Я говорю - на улицах было полным-полно народа. И одни куда-то спешили - с вещами, с чемоданами, с подушками. А другие молча стояли у репродукторов и ждали. Ждали, что им хоть чтото скажут... И вдруг объявили "Передаем мазурку Венявского в исполнении лауреата Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей Давида Шварца"... И тут я увидела Таню... Она стояла под репродуктором, в белом платье, с красным букетом астр. Очень нарядная. Очень красивая. И слушала, как ты играешь. Я подошла к ней, мы обнялись это как-то само собой получилось, ведь мы и знакомы толком не были - и стали вдвоем слушать, как ты играешь...

Давид. Это была запись... Что?

Людмила. Да, конечно, это была запись. Но доиграть тебе не пришлось. Началась воздушная тревога, и все побежали - в убежища, в щели, в парадные... А мы с Таней пошли по улице Горького, и я ее спросила - где ты? А она ответила - "мой муж на фронте"...

Одинцов (бормочет в забытье). Мост проедем, лесок проедем, а там и Сосновка... Водокачка, склады дорожные, садочек у станции... Бабы с девчонками яблоками торгуют, яичками калеными, варенцом... Мост проедем, лесок проедем...

Женька (раздраженно). А он свое, а он свое! Прямо, как заведенный!

Давид. Она так и сказала - мой муж? Ты хорошо это помнишь? Не Давид, а именно - муж?

Людмила. Муж.

Давид. Громче... что?

Людмила. Она сказала - мой муж.

Давид (слабо улыбнулся). Милая моя! Ты знаешь, мы поженились в сороковом, в мае... Мне как раз после конкурса комнату дали. На Ленинградском шоссе. Там многие наши получили. И Чернышев, между прочим. Хорошая комната, двадцать метров. Мы из нее две сделали. А Танька хотела... Погоди, так ты говоришь, что она была очень красивая в тот день? И не было заметно?

Людмила. Что?

Давид. Нет, ничего... Значит, она была очень красивая?

Людмила. Очень.

Давид. Правильно. Она всегда очень красивая. Но в какие-то минуты она бывает такой красивой, что просто сердце заходится...

Возвращается санитарка.

Санитарка. Людмила Васильевна!

Людмила. Разбудила?

Санитарка. Он с товарищем Чернышевым в операционной! Сказал - кончит операцию и придет.

Женька (громко). Сестра! Эй, сестра!

Людмила (обернулась). Что ты кричишь, Женя? В чем дело?

Женька. Не в "чем дело", а койку мне надо поправить!

Людмила. Ариша, поправь.

Санитарка подходит к Жаворонкову, но Женька, со злым лицом, грубо отталкивает ее.

Женька. Уйди! У тебя руки кривые! Уйди ты к... Сестра!

Людмила (встала). Господи, наказанье! (Подошла к Женьке.) Что тебе? Ты же видишь - я возле тяжелых дежурю.

Женька (с внезапно-истеричными слезами в голосе). А тут все тяжелые! Тут не с чирьями люди лежат! Вот погоди, я доложу начальнику, что ты со своим лейтенантом, как я не знаю с кем возишься... (Передразнивая.) Додик, Додик! И кислород ему, и понтапончик ему... А как другие у тебя понтапона попросят, так выкуси!

Людмила. Не дам я тебе понтапона.

Женька. А я знаю, что не дашь... Я же не еврей!

Людмила. Что-о-о?! (Помолчав, брезгливо и тихо.) Какая гадость!

Женька. Почему это - гадость?! (Со смешком.) Правильно майор Зубков у нас в полку говорил: "Евреи, - говорил он, - они свое дело знают! Они и на гражданке, и на войне завсегда ближе всех к пирогу садятся!" Это уж точно!..

Он обернулся, ожидая, как обычно, смеха и возгласов одобрения. Но вагон молчит. И только нижний Женькин сосед, ефрейтор ЛАПШИН - немолодой человек с забинтованной головой - отложил в сторону письмо, которое он читал при слабом свете ночника, и с любопытством, снизу вверх, посмотрел на Женьку.

Лапшин. Точно, говоришь?! (Покачал головой.) Ах, Женька ты, Женька! Сколько тебе годков?

Ж е н ь к а. А это к делу не касается! (Разозлился.) Брось, Лапшин, понял?! Всякий ефрейтор будет меня учить! Не нарвись я на эту мину чертову, я бы и сам к ноябрю ефрейтором стал! Мне майор Зубков так и сказал...

Лапшин. Опять майор Зубков?!

Женька (срываясь на крик). Опять! Да, опять! Не нравится?! Он мне заместо отца родного был, если желаешь знать! Он меня из горящего дома спас, он в полк меня записал, солдатом сделал, воевать научил!

Лапшин ( сердито). Воевать он тебя, может, и научил. А думать не научил! Я вот вторую неделю с тобой еду, разговорчики твои слушаю и просто диву даюсь! За тобою ухаживают, а ты хамишь... Женщины у тебя все - бабье, ППЖ... Кикнадзе - душа любезный, Каспарян - карапет и армяшка...

Женька (чуть струсил). Да это же я в шутку, чудак-человек! Подумаешь делов - карапетом назвал?! Каспарян и не обижается... Верно, Каспарян?! У нас в полку майор Зубков не такое откалывал и...

С другого конца вагона спокойный голос отчетливо и внушительно проговорил :