Генеральная репетиция

- Хорошо, - сказал я и встал.

- Это надолго? - спросила меня жена.

- Подожди меня в фойе, - сказал я, - думаю, что я скоро вернусь. Я оказался прав. Все дальнейшее заняло не больше двадцати минут. Мы прошли за кулисы, где Солодовников и сказал свою речь, уже описанную мною раньше: речь-скороговорку, речь-бормотанъе, речь - единственной целью которой было не сказать ничего.

Да, судьба и вправду, чрезвычайно любит инверсии. Надо же было такому случиться: в одной из комнат почти пустого деревянного дома, что стоит в Серебряном бору над Москвою-рекой, в доме, где я дописываю эту книгу, живет с женою и Александр Васильевич Солодовников. Мы встречаемся за завтраком, обедом и ужином, вечерами - если идет дождь и нельзя гулять - сидим и смотрим телевизор.

Его жена иногда беседует со мной, а сам Александр Васильевич при встречах отводит в сторону глаза и как-то неопределенно дергает головой. Они живут на втором этаже, а я под ними, на первом.

И ежедневно по нескольку раз в день я пишу его фамилию и имяотчество, вспоминаю его слова, голос, повадку - того Солодовникова, каким он был пятнадцать лет тому назад - а он, сегодняшний, об этом, разумеется, и знать не знает.

Он очень постарел и словно бы высох, но по-прежнему чиновнонадменен и занимает, несмотря на свой преклонный возраст, почетную и бессмысленную должность - состоит при министре культуры советником по вопросам театра. А что такое советский театр и каким ему быть надлежит - это Александр Васильевич усвоил прекрасно!

Сколько раз принимал он в правительственной ложе почетных гостей и выслушивал их замечания, сколько раз председательствовал на совещаниях, посвященных проведению очередного фестиваля или декады национального искусства.

Ах, малинка-калинка,

Калинка моя,

В саду ягода-малинка,

Малинка моя!..

...Новый, победный сорок пятый год генерал - командующий бронетанковыми частями - встречал под Веной, в доме, принадлежавшем знаменитому фокуснику.

Хозяина дома с женою и детьми попросили на время переселиться в подвал. Впрочем, на новогодний прием они были любезно приглашены. И вот, после часа ночи, когда уже были сказаны все положенные тосты, когда гости уже выпили, разомлели, размякли, старый фокусник решил позабавить присутствующих своим искусством.

В никуда взлетали голуби,

Превращались карты в кубики,

Гасли свечи стеариновые,

Зажигались фонари!..

Гости ахали, восхищались, недоумевали, аплодировали.

И только командующий после каждого нового фокуса становился почему-то все мрачнее и мрачнее.

Наконец, не выдержав, он кивком головы подозвал к себе адъютанта и шепотом спросил:

- Слушай, а кто-нибудь из наших так может? Адъютант виновато пожал плечами:

- Вряд ли, товарищ генерал! Он же всемирно известный... Я афиши его видел - там прямо так и написано - король европейских фокусников!

Генерал вздохнул и решительно сказал:

- Ладно, вызывай армейский ансамбль песни и пляски - возьмем количеством!..

...Гремит, гудит, грохочет, посвистывает и повизгивает вселенская "Калинка-малинка"! Стучат каблуками молодцы в охотнорядских костюмах, проплывают уточками девицы в расшитых бисером сарафанах - на весь мир размахнулась купеческая "Стрельня", выдаваемая за русское национальное искусство.

Графу Шереметьеву с его крепостным театром или братьям Виельгорским с их домашним оркестром в самом горячечном сне не могло бы такое присниться десятки, сотни тысяч крепостных актеров, музыкантов, певцов, танцоров, атлетов. Даже прославленные балетные труппы Большого и Мариинского театров, даже такие великие музыканты-исполнители, как Ойстрах, Гилельс, Рихтер, Ростропович, Коган - все они, по существу, отбывают самую доподлинную крепостную повинность. Мало того, что больше двух третей получаемых ими за границей гонораров забирает государство - они не вольны принимать решения, строить планы, давать или не давать согласие на выступления.

Все обдумают, решат, обо всем договорятся за них. А потом их вызовут и скажут - надо или не надо ехать туда-то и туда-то, можно или нельзя играть то-то и то-то.

У графа Шереметьева, случалось, нерадивого или не в меру строптивого лицедея могли и на конюшне посечь, и в простые дворовые разжаловать.

В наши времена на конюшне уже не секут, неудобно. Но нерадивость или, что куда хуже, строптивость не должны оставаться безнаказанными - посекут не на конюшне, а на собрании, ошельмуют в печати, отменят - уже объявленные заранее - выступления и концерты, лишат права участия в заграничных гастролях. А уж это, последнее наказание, пострашнее порки на конюшне!

Не примечательно ли, что пресловутые особые магазины, где товары продаются только на сертификаты - то есть, по сути, на иностранную валюту и прославленный танцевальный ансамбль, который большую часть года проводит в гастролях за рубежом, носят одинаковое название - "Березка"!

А вслед за ансамблями и спортивными коллективами ездят особо проверенные и стойкие стукачи - во главе с "писателями" Анатолием Софроновым и Цезарем Солодарем - и вопят неистовыми голосами; - Шай-бу?.. Шай-бу!.. Шай-бу!

Сражаются наши хоккеисты: - Шай-бу !

Танцует Плисецкая: