Генеральша и её куклы

Второй брак – совсем не то, что первый. На нём клеймо: вторая попытка. Подразумевается: первая не удалась. С тобой все ясно, а вот почему у него, такого со всех сторон положительного, и – не получилось? Может, ты чего‑то про него не знаешь? Да нет, вроде вот он, весь на виду, весь из себя положительный, и какой же надо быть дурой, чтобы такого мужика не удержать. Но может, та его жена, первая, и была дура, тогда как же он, такой умный, на ней женился? Ну, бывает, по молодости… Не встретил такую, как ты. Кстати, могли бы встретиться – жили в одном городе, ходили по одним улицам, и даже в комсомол тебя принимали в том райкоме, в котором он чуть позже работал, и газету, в которой ты печаталась, он регулярно читал, и даже подпись твою под статьями помнит, а вот не встретились.

Выходить за разведённого – значит брать на себя обязательство быть лучше той женщины, не повторить её ошибок, выиграть заочное с ней соревнование, не дать ему разочароваться и сказать через какое‑то время: «все вы одинаковые». Нет, все мы разные, и про себя‑то я точно знаю, что я – другая, но доказывать ничего не собираюсь. Поживём – увидим, кто чего стоит на самом деле, вот только…

— Скажи честно, у тебя со здоровьем все в порядке?

Он смеётся:

— Я здоров, чего скрывать, я кирпичи могу ломать, недавно головой бычка убил!

Он и правда, пышет здоровьем, большой и сильный. Дай‑то Бог, чтобы и всегда так было.

Сам он, кажется, тоже кое в чём сомневается. Вдруг спрашивает среди ночи:

— Скажи, ты мужу изменяла когда‑нибудь?

Не скажу. Отвернусь к стенке и сделаю вид, что сплю. В тот момент я ещё ничего не могу ему обещать, ни верности по гроб жизни, ничего. И мне не нравятся такие вопросы. Хватит того, что я теперь под пристальными, оценивающими взглядами его родни и друзей, даже в большей степени друзей, чем родни: ну‑ка, ну‑ка, что это за фифа такая, лучше она прежней или хуже, последняя это его женщина или так, очередная? «Смотрины» длятся долго, несколько лет, у него слишком много друзей, в разных городах страны, с одними он учился, с другими начинал служить, с третьими вообще с детства, с суворовского училища… Пока всех узнаешь, со всеми познакомишься, не один год пройдёт, но – признают, все до одного признают, и он будет гордиться, а я усмехаться: разве могло быть иначе?

Итак, в 40 лет я снова была замужем, на этот раз за военным (на тот момент подполковником), у которого была взрослая дочь от первого брака. Моё предчувствие сбылось, хотя и не совсем так, как я его поняла тогда, 5 лет назад, стоя на рассвете после похорон Гоши у окна, выходящего на рассвет.

Оказалось, что самое трудное во втором браке – это… дети от первых браков. Вот уж чего я никак не ожидала. Мне казалось: ну, что тут такого уж сложного, главное, любить чужого ребёнка, как своего, не делать между ними различий, и всё будет в порядке. На деле всё оказалось куда сложнее.

Первые несколько лет сын называл его дядей и на «вы». Потом, став совсем взрослым, счёл, что «дядя» — это для маленьких, перешёл на «ты», но и только. Просто «ты», без имени, без обозначения родства.

— Ты будешь футбол смотреть?

Потом (без всякого с моей стороны понуждения) он стал называть его «отец», сначала, правда, в третьем лице, за глаза: «отец дома?», «отец сказал…». (Тот, не дожидаясь ответных чувств, давно стал звать его «сынок»). Потом мальчик нашёл для себя удобное слово: батя. И наконец пришло то время, когда сын сказал ему: «Па…». Кажется, это случилось в день его собственной свадьбы.

— Спасибо, па…

К тому времени они и правда стали как отец и сын, у них даже появились свои секреты от меня, свои какие‑то важные мужские дела, в которые они меня не посвящают, говоря: «Не забивай себе голову лишней информацией, мы тут сами решим…сделаем…разберемся…». Самое удивительное, что сын вырос похожим на него – такой же светлоглазый и светловолосый (не в Гошу), да и манеру говорить, двигаться перенял. Те, кто не в курсе, говорят, желая сделать комплимент отцу:

— О, сынок весь в папу!

Он улыбается, довольный, я смущаюсь, а Ваня демонстрирует полную невозмутимость. Он вообще считает, что незачем всем знать, кто кому и кем приходится.