Генеральская дочь

Я не перестаю поражаться тому, что книга эта написана. Когда мы уезжали из Москвы в 1985 году, мне и в голову не могло прийти взять с собой пленки с записями бесед и рукописные черновики: их немедленно конфисковали бы на таможне. Несколько лет я ждала надежной оказии, чтобы вызволить из Москвы свой архив. О том, как мне с помощью аргентинских дипломатов удалось наконец получить его, можно было бы написать отдельно, но эту захватывающую, почти детективную историю я не решаюсь пока обнародовать.

Пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить Лену Ионовну за то, что она передала мне документы, письма, свои дневниковые записи (правда, отрывочные и крайне нерегулярные) и разрешила делать с бумагами из ее архива все, что я найду нужным.

Кроме того, Лена Ионовна переслала мне дневники, прозу и поэтические опыты своего сына, трагически погибшего в возрасте тридцати трех лет. Книга его рассказов, в соответствии с посмертной волей автора, готовится к публикации в Аргентине и скоро выйдет там по-каталонски.

Составить некую связную историю из груды свалившихся на меня разрозненных бумаг и пленок было непросто. Время шло, материалы пылились в больших картонных ящиках, а я все не могла решить, как к ним подступиться. Однажды, на большой торговой улице, мое внимание привлекла витрина ювелирного магазина. Задняя стенка ее была затянута черным бархатом, и сквозь слабое, неясное отражение лица в стекле просвечивала странная конструкция. Медленно поворачивался маятник, раз в минуту захватывая с собою светлый стальной шарик и скатывая его в наклонный желобок. Раз-два- три-четыре-пять оборотов — пять минут проходило, — желобок поворачивался, четыре шарика возвращались назад, а пятый скатывался уровнем ниже. Еще пять минут… Еще… Кончался час, и одиннадцать шариков возвращались на место, а последний скатывался еще ниже, и вес начиналось сначала. Медленно крутился маятник, желобки наклонялись то вправо, то влево, и неотвратимо, как число погибших негритят в известной песенке, росло число шариков, упавших на самый нижний уровень.

Словно завороженная, смотрела я на этот нехитрый perpetuum mobile. Время текло перед моими глазами, скатывая минуту за минутой в невозвратную пропасть прошлого. Время будило воспоминания, свои и чужие. Время напоминало: спеши! жизнь коротка! И вместо своего отражения в темном, призрачном зеркале витрины я вдруг ясно увидела грузную, немолодую женщину с высокомерным лицом…

Intermezzo

Словно завороженная, смотрела Лена Ионовна через стекло витрины. Время материализовалось, на глазах у нее минута за минутой скатывались в прошлое, и давнопрошедшим — plusquamperfectum — становилась ее жизнь и сама память о ней, и ничто не могло совладать с этим неумолимым движением. Она вгляделась в прозрачное отражение в стекле. Все же еще не вовсе старуха. Бархатно-черный фон льстиво сглаживал морщины, выцветшие серо-зеленые глаза казались темнее. Волосы вот только подкрасить, может, краски хорошей здесь купить? Дорого, наверное…

И вдруг вспомнила: сегодня — последний день. Утром их группу разбудят в семь, накормят завтраком, проводят до самолета и кончится блаженная двухнедельная заграница. Кончится и, кто знает, случится ли еще? Настроение сразу испортилось.

Она отошла от витрины и медленно пошла вниз по улице. Навстречу, щебеча иноязыким говором, двигалась пестрая, разно одетая толпа. Поношенные, разорванные в самых неожиданных местах джинсы, майки с нелепыми, неприличными картинками, кеды на босу ногу… В зеркало они на себя никогда не глядят, что ли? Или денег нету приличные штаны купить?