Generation Икс

– Суть состоит в том, что масса распределена чересчур неравномерно: башни и лифты; сталь, камень, цемент. Так много массы на такой высоте, что закон притяжения может извратиться и – в жутком зеркальном отражении – оказаться направленным к небу. (Обожаю, когда Клэр заводится.) Эта мысль потрясла меня. Но в этот момент братец Аллан дернул меня за рукав – зажегся зеленый свет для пешеходов. Когда же я повернула голову, чтобы посмотреть, куда мы идем, мне на лицо – хлоп – села первая в жизни снежинка. Она растаяла у меня на глазу. Я сначала даже не поняла, что это было, но потом увидела миллионы снежинок – белых, пахнущих озоном, планирующих вниз, как лепестки, сброшенные ангелами. Даже Аллан остановился. Машины гудели нам, но время словно замерло. И вот, да – если я вынесу с земли одно воспоминание – это будет то мгновение. По сей день я считаю свой правый глаз заколдованным.

– Классно! – говорит Элвисса. Она поворачивается к Тобиасу. – Уловил смысл?

– Дайте подумать секундочку.

– У меня есть пример, – вклинивается в разговор Дег с некоторым энтузиазмом. Подозреваю, что это вызвано желанием заработать у Элвиссы пару дешевых очков. – Это произошло в 1974-м. В Кингстоне, Онтарио. – Он закуривает, мы ждем. – Мы с отцом остановились у бензоколонки, и я получил задание залить бензин в бак нашей «галакси-500», классной машины. Это же была ответственная задача. Я же был одним из тех бестолковых мальчишек, вечно простуженных, которые ни на что не способны – ни наполнить бензобак, ни распутать леску. Я вечно что-нибудь портил или ломал; делал все наперекосяк.

Итак, отец в киоске покупал карту, а я – снаружи – чувствовал себя настоящим мужчиной и гордился тем, что пока ничего не натворил – не поджег бензоколонку или типа того, – а бак был уже почти полон. Отец вышел в тот момент, когда я докачивал последние капли; и вдруг пистолет прямо-таки обезумел. Он начал фонтанировать во все стороны. Я так и не понял, почему, но он поливал все подряд – джинсы, кроссовки, номера машины, цементное покрытие – словно малиновый сироп. Отец все видел, и я подумал, что сейчас мне здорово влетит. Я вдруг ощутил себя каким-то маленьким. Но вместо этого он улыбнулся и сказал: «Э-э, малыш. Ну и обалденный же запах у бензина! Закрой глаза и вдохни. Какой он чистый. Он пахнет будущим». Я так и сделал – закрыл глаза, как сказал отец, и глубоко вдохнул. И в это мгновение увидел яркий оранжевый свет солнца, проникающий сквозь мои веки, и почувствовал запах бензина – и ноги мои подкосились. Это был лучший момент моей жизни, и я бы сказал (возлагаю на это большие надежды), что в раю должны быть похожие мгновения. Вот чем мне запомнилась Земля.

– Бензин был обычный или этилированный? – интересуется Тобиас.

– Обычный, – отвечает Дег. – Шик.

– Энди, – Элвисса смотрит на меня. – Твоя очередь.

– У меня тоже есть земное воспоминание. Это запах – запах бекона. Было воскресное утро, и мы все вместе завтракали – событие беспрецедентное, поскольку я и мои шестеро братьев и сестер унаследовали материнскую странность – по утрам мы ненавидели пищу, даже сам ее вид. Вместо завтрака мы обычно спали.

Скажу больше – для совместного завтрака не было даже особого повода. Все мы вдевятером оказались на кухне случайно, и были веселы и милы друг с другом, читали вслух всякую газетную дребедень. Было солнечно: никто не психовал и не злобствовал.

Я четко помню, как стоял возле плиты и жарил бекон. И тогда я почувствовал, что нашей семье дано лишь одно такое утро – утро, когда все нормальны, добры и знают, что любят друг друга, но что вскоре (как это и произошло) у всех у нас немного съедут крыши и мы разлетимся в разные стороны, как это неизбежно случается со всеми семьями.

Слушая шутки и бросая собаке кусочки яичницы, я едва не плакал. Я тосковал о событии, которое в тот момент происходило. Все это время мою руку покалывали иголочки кипящего жира, но я терпел. Для меня эти покалывания были столь же приятны, как щипки, которыми, бывало, награждали меня сестры, пытаясь вытянуть из меня, которую из них я люблю больше, – и эти легкие покалывания и запах бекона я возьму с собой; это будет моим воспоминанием о Земле.

Тобиас едва сдерживается. Он подался вперед, словно ребенок, сидящий в магазинной тележке и тянущийся за упаковкой конфет.

– Я знаю, какое у меня воспоминание! Теперь знаю!

– Так расскажи нам, – говорит Элвисса.

– Ну значит так… (Одному богу известно, что это будет.) – Когда-то каждое лето в Такома-парке (округ Вашингтон – я знал, что он с востока) мы с отцом налаживали коротковолновый радиоприемник, оставшийся с пятидесятых годов. Мы тянули через сад проволоку – в сторону заката – и привязывали к липе, получалась антенна. Мы перебрали множество частот, и если в черте Ван-Аллена не было помех, ловили почти все: Йоханнесбург, «Радио Москоу», Япония, Пенджаб. Но чаще всего принимали сигналы из Южной Америки, эти призрачные звуки – болеро-самбу, трансляции из ресторанов Эквадора, Каракаса или Рио. Звук был тихий, но чистый.