Генератор чудес

— Сегодня я виделся с наркомом, — осторожно начал Николай. — Боюсь, что нам с нашей работой придется еще подождать.

Он подробно рассказал об этой беседе, о предложении наркома. Ридан умолк и внимательно слушал. Сначала он был явно огорчен. Когда же Николай упомянул об опытах в институте питания, он отбросил назад волосы, насторожился, глаза его заблестели.

— Постойте, постойте!.. Как вы говорите? Консервировать ультракороткими волнами? Значит, тоже путем нагревания? Так же, как вы изгоняете воду из древесины в вашей сушилке? Почему же вы говорите «свежее» мясо? Ведь оно будет вареное?

— Нет, нет, Константин Александрович! Тут совсем другое. Никакой варки. Температура, правда, поднимается при облучении, но немного, не больше чем до сорока — сорока пяти градусов. Так, что белок остается невредимым. Облучение продолжается всего около одной секунды, даже меньше. Тут, очевидно, только биологическое действие высокочастотного поля. В том опыте, о котором я вам только что рассказал, мясо, пролежавшее в термостате двадцать три дня, было именно свежее.

— Результаты анализа вы видели?

— Конечно. Никаких изменений в сравнении с анализом, произведенным перед облучением, не оказалось, если не считать гибели бактерий и очень незначительной потери влаги. Проба была герметически закупорена.

Ридан оживлялся все больше.

— Позвольте… Если это так… А вы уверены, Николай Арсентьевич, что вас не надули эти самые пищевики?

— Не думаю. Да это и не важно.

— Как?!

— Видите ли… я ведь и сам кое-какие опыты проделал. Такого результата, как у пищевиков, я, правда, не получил, но зато убедился в двух основных положениях. Во-первых, тщательным подбором условий облучения — волны, мощности генератора, экспозиции — можно сравнительно легко добиться полного уничтожения бактерий, в том числе и всех гнилостных. А, во-вторых, мне во многих случаях удавалось сильно задержать течение химических процессов, которые приводят к распаду. По-видимому, высокочастотное поле действует каким-то образом на ферменты, вызывающие эти реакции. И я не удивлюсь, если окажется, что таким путем можно вовсе прекратить реакции распада. Так что эффект пищевиков принципиально вполне реален.

Профессор Ридан был явно взволнован.

— А вы знаете, какова была степень свежести мяса в этом опыте?

— Оно было доставлено с бойни в холодильной машине при температуре около четырех градусов выше нуля. Подверглось облучению через час сорок минут после убоя.

— Так ведь это была живая ткань! Вы понимаете? Не «свежая», а живая!

— Почему живая? — недоумевал Николай. Он видел, что от огорчения, вызванного началом разговора, у Ридана не осталось и следа. Профессор был захвачен какой-то новой идеей, очевидно, только что возникшей у него под влиянием рассказа Николая.

— Потому, что она ничем не отличалась от живой, и если бы это был не кусок мяса, а какой-нибудь целый орган животного, то его можно было бы снова приживить к организму, водворить на место такого же, но испорченного органа у другого животного и он продолжал бы функционировать через двадцать три дня после изъятия! Теперь вы чувствуете, в чем дело? Впрочем, скажите, вы знаете что-нибудь о так называемом «переживании» органов или тканей?

— Нет, ничего не знаю.

— Так слушайте. Сейчас вы увидите, почему меня воодушевил ваш рассказ о консервировании. Вы, конечно, понимаете, что меня интересуют не консервы для кухни…

Николай уже понимал, что дело налаживается как нельзя лучше: задача, поставленная наркомом, была для профессора, очевидно, не менее важна, чем восстановление «ГЧ». Значит, они могут вместе провести эту работу!

— Знаете ли вы, — продолжал Ридан, — что около девяноста процентов людей умирает не потому, что их организм неспособен больше жить, а только оттого, что какой-нибудь орган вышел из строя, испортился или не успел приспособиться к изменившимся почему-либо условиям. Здоровый, вполне жизнеспособный организм перестает жить только потому, скажем, что испортился какой-нибудь клапан в сердце или закупорилась артерия. И вот врач констатирует смерть.

«Смерть»! Мы привыкли к тому, что если жизнь в организме замерла, остановилась хотя бы на минуту, то это конец, смерть. Чепуха! То, что обычно «констатирует» врач, есть только остановка. Тут трудно удержаться от избитого, но замечательного сравнения Бахметьева: живой, действующий организм — это идущие часы. Остановим маятник — часы стоят, несмотря на достаточный запас энергии, накопленный в заведенной пружине. И они никогда больше не пойдут, если мы не толкнем маятник. А толкнем — они снова идут, так же как прежде. То же самое с организмом, который «остановился». Его клетки перестали получать питание, кислород, начали голодать и задыхаться и потому прекратили работу. Но они совсем не «мертвы». Стоит только восстановить нормальные условия температуры, питания, дыхания — и клетки снова будут работать.

— Неужели это так?!