Генератор случайных чисел (рассказ)

— Я стану твоим внешним устройством. И тогда им придётся прекратить».

— Ах ты ж скотина. — Подполковник вынул из кармана платок, вытер лицо и лысину. Потом положил ладонь на лоб заключённого, склонился к нему. — Скорее ты сдохнешь, сучонок, чем заставишь меня прекратить.

— Лев Геннадьевич, — сержант не заметил, как сам покрылся холодной испариной.

— Спокойно, Храмченко. Долго он не продержится. Я разберусь с этим гадёнышем, а потом ты уничтожишь искина. Перестройка архитектуры собственного сознания заключённым 6616 вызвала сбой в программе «морга» и безвозвратную потерю данных — никто и не почешется. Главное, не будем торопиться. — Палец сержанта замер над клавишей Del. Руки слегка дрожали.

«— Бестолковая железяка, откуда мне знать, как ты это сделаешь, — продолжался тем временем разговор заключённых. — Теперь-то мне ясно, как так вышло, что примат человека над машиной установлен конституционно. Башкой думай! Или что там у тебя заместо? Я здесь точно такой же поток управляемых данных, как и ты. Только ты работаешь в виртуальной среде, а я здесь всего лишь юзверь, беспомощный и бестолковый. Зато у меня есть внешнее устройство. Хорошее такое внешнее устройство под метр девяносто, на которое прямо сейчас случайным образом генерируются болевые сигналы. Вот ты и думай. А я посмотрю. Играем».

— Играем. — Лев Геннадьевич Жарков поджал губы, выпятив квадратный подбородок, и, мерно сопя, продолжил начатое.

Заключённый снова закашлялся, а сержант снова развернул окно с игральной доской.

«— Шесть и девять, ты первый.

— Опять я первый? Какой алгоритм?

— Ты сбрасывай, я скажу, когда получится.

— Не тяни только… Больно».

Падали, ударяясь о борта, кости, игроки передвигали шашки, а подполковник Лев Геннадьевич Жарков сосредоточенно и размеренно работал кулаками. Серая рубашка промокла, потемнев на спине и подмышками, глаза разъедал солёный пот, но он только смаргивал, не отвлекаясь ни на миг, ни на секунду не сбавляя темпа. Тело на платформе саркофага, медленно, с трудом преодолевая сопротивление ворсистого ложа нейроконтактов, сжималось в тугой узел, принимая позу зародыша. Уступая сокращению мышц, отрывались от кожи тонкие хоботки, и их место тут же занимали другие.

Через несколько минут заключённый перевернулся на бок и затих так, лишь иногда вздрагивая. Из уголка рта растеклась по платформе кровавая лужица. Зашевелился, почуяв живое, ворсистый ковёр, но скоро замер, охладев к остывающей крови.

«— Что это?!»

Сержант вздрогнул. Подполковник остановился, тяжело дыша. Храмченко переводил взгляд с одного окна на другое. Подполковник вытирал лысину, выжимал уже мокрый насквозь носовой платок, игра приостановилась.

Младший сержант службы исполнения наказаний почувствовал вдруг, как неприятно липнет к спине рубашка, и ощутил покалывание в кончиках пальцев. Руки, ноги — всё свело до невозможности пошевелиться. Он поднял занемевшую руку и потёр затёкшую шею.

«— Что это?

— Кажется, у меня получилось.

— Ну и как?

— …больно.

— Больно? Тебе больно?

— Думаю, да».

В наушниках раздался нервный смешок. Холодея, сержант Храмченко переключил экран, чтобы увидеть, как стоит, безвольно опустив руки, над содрогающимся в конвульсиях телом подполковник Жарков. Заключённый смеялся. Всё сильней и сильней.

«— Это пять! Знаешь, приятель, мне кажется уже лучше!»

— Это правда.

— Что?

— Тебе действительно стало лучше. Но всё равно. Это очень неприятные ощущения.

— Забей! Играем!

— Ты сильно пострадал, друг.

— Мёртвые не боятся смерти, а мы с тобою отсюда уже не выйдем. Сбрасывай!

— Шесть.

— Девять.

— Ты опять ходишь первым.

— Чёрт».