Генетическая одиссея человека

Третий в человеческой истории «большой взрыв» привел нас к новому генетическому ландшафту. Лоскутное одеяло разнообразия, характерного для нас с тех пор, как около 50 000 лет назад человеческие популяции начали приобретать различия, теперь снова перекраивается в комбинациях, которые никогда не могли бы возникнуть раньше. Хотя генетические маркеры сами по себе не будут утеряны, контекст, в котором они возникли, вскоре может исчезнуть. И хотя проследить генетическое родство между линиями в отдельных группах, живущих в любом уголке Земли, мы сможем так же легко, как и в примере с нашим нью-йоркским ночным клубом, результат не будет иметь большого смысла. И причина в том, что мы не сможем связать генетические данные с определенным географическим местом. Например, наши выводы о прибрежном путешествии в Австралию базируются на распределении старейших хромосом M130, которые встречаются только в южной части Евразии и отсутствуют на Ближнем Востоке. Только путем отбора образцов ДНК представителей коренного населения, которые жили на одном месте в течение длительного периода времени — в данном случае в идеале 50 000 лет, мы можем надеяться вывести генетический портрет их предков. Древние локальные популяции являются ключом, и чем меньше примесей они имели, тем лучше. А это как раз те группы, которые в настоящее время исчезают. Рассматривая языки как индикатор, изолированные общины в настоящее время поглощаются все более быстрыми темпами. Более того, из-за характера современной индустриальной жизни члены этих общин все чаще переезжают в города, где их маркеры вливаются в огромный вращающийся плавильный котел космополитического разнообразия. К сожалению, когда это происходит, уникальная история, которую они могли бы рассказать, теряется.

Некоторые популяции меньшинств вновь обретают чувство национальной принадлежности, борясь с наступающей волной глобальной культуры. Европейские активисты, такие как баскская организация ЭТА, бомбящие рестораны Макдоналдс французские фермеры и антиглобалисты, выступающие с акциями протеста во время экономических саммитов, — все это признаки растущего понимания того, что культурная самобытность теряется в огромном масштабе. Однако в конечном счете их методы слишком экстремальны для того, чтобы получить широкую поддержку. И для большинства коренных народов вознаграждение за то, чтобы стать частью всемирной деревни, слишком заманчиво, чтобы быть проигнорированным. Решение покинуть свои древние поселения обычно сводится к личному выбору — в результате понимания того, что где-то в другом месте возможностей больше или что они исчезли там, где ты живешь. В конце концов активисты обречены проиграть эту битву, так как не могут ограничивать личный выбор.

История, о которой эта книга, могла быть рассказана только сейчас. Тем не менее это всего лишь набросок более подробного рассказа, для завершения которого потребуются еще многие годы исследований. Мы можем видеть лес, но мы все еще очень мало знаем о деревьях. Многие представители коренного населения, понимая, что их культурная самобытность постепенно разрушается, отказываются сегодня участвовать в научных исследованиях. История колониальной эксплуатации, включая такие инциденты, как ужасающие медицинские эксперименты на австралийских аборигенах в середине XX века, по понятным причинам привела к недоверию со стороны коренных жителей по отношению к ученым. Активисты к тому же восстанавливают древние табу на эксгумацию предков, требуя вернуть археологический материал для надлежащего захоронения. Эти культурные табу могут быть распространены (что и происходит) и на предоставление образцов для генетических исследований. В известном смысле, мы пытаемся извлечь прошлое из крови людей, живущих сегодня — занятие, которое можно истолковать как вуайеризм (или хуже того). Стремление к неприкосновенности своей культуры, возможно, в сочетании с подозрением, что научные результаты могут не соответствовать их собственным убеждениями, приводит все большее количество групп коренного населения к отказу от участия в этих научных исследованиях. Ученые обязаны объяснить значимость своей работы людям, ДНК которых они надеются изучить, для того чтобы их участие стало тем, чем и является на самом деле — совместной программой исследований. Только тогда мы сможем восстановить доверие, которое мы потеряли.

Сегодня мы во многом представляем собой все тот же вид эпохи палеолита, покинувший Африку всего лишь 2000 поколений назад, с теми же самыми стремлениями и слабостями. Ирония заключается в том, что последний «большой взрыв» в человеческой истории, давший нам инструменты, чтобы «прочитать» самую великую из когда-либо написанных исторических книг — ту, что скрыта в нашей ДНК, — создал культурный контекст, усложняющий эту задачу. Наше беглое знакомство с данными генетики однозначно свидетельствуют о том, что наш вид имеет единую, общую для всех историю.