Я с ужасом смотрел на ее белое лицо и закрытые глаза. Умерла? Обморок? Тихо скрипнула дверь ванной. Майя бесшумно выскользнула в коридор.
– Мама… – почему-то шепотом произнес я. – Надо «Скорую».
– Погоди, не надо. – Майя присела перед мамой на корточки, умелым движением приложила палец к ее шее. – Пульс хороший. Она просто потеряла сознание. Быстренько, принеси воды.
Я пулей понесся на кухню, наполнил стакан и вернулся в прихожую. Майя набрала в рот воды и стала брызгать ею маме в лицо. Веки у той дрогнули, и она открыла глаза.
– Ребятки… – она вдруг зарыдала так громко и безутешно, что у меня закололо в висках. – Вовочка… папы больше нет! Нашего папки! Убили-и-и… – Она завыла, как раненая волчица.
Я совсем растерялся. Стоял как истукан, не смея поверить в то, что услышал, не зная, что делать с обезумевшей от горя матерью. На помощь неожиданно пришла Майя.
– Скорее, – произнесла она спокойным и решительным тоном. – Надо ее поднять и уложить на диван или кровать. Давай, на счет три. Раз, два, три…
Мы одновременно подняли маму под локти и потащили в комнату. Она висела у нас в руках, как тряпичная кукла. Мы положили ее на диван, под голову подсунули подушку, укрыли одеялом. Майя вскипятила чайник, и мы дали ей выпить сладкого чая.
Минут через двадцать мама понемногу пришла в себя и смогла говорить. Она рассказала, что ей позвонили из отделения полиции, где работал отец, и сообщили, что в него стреляли при задержании группы преступников. Ранение оказалось смертельным, и он погиб на месте. Вот почему мама забыла обо мне и не звала на ужин, приготовленный за несколько минут до того, как пришло страшное известие…
Я стоял рядом с диваном, оглушенный и ослепленный. Отец был для меня всем – другом, наставником, человеком, которому можно было поведать обо всем на свете, и он найдет нужные слова для поддержки или разделит с тобой радость. Я просто не представлял себе, как буду без него жить. Я не верил в то, что его нет. Высокий, плечистый, сильный, он легко поднимал на руки и меня, и маму, даже не дрогнув, кружил нас по комнате. А как он рубил дрова в деревне у бабушки! Можно было заглядеться: в одной майке, из-под которой выпирали мощные бицепсы, он размахивался топором и опускал его точно в полено. То с сухим хрустом разламывалось напополам с первого удара. Отец тут же клал другое ему на смену. Хрясь – и это пополам. Полчаса – и готова целая дровница. Он умел все: чинить проводку, поломанные вещи, кататься на лыжах и коньках, делать солнышко на турнике. А еще умел быть нежным и гладить меня по голове, когда я болел, готовить манную кашу, лучшую в мире, и украшать ее мармеладками или дольками мандаринок. Как могли его убить – такого стойкого, смелого, ловкого? Отец дослужился до капитана и через несколько месяцев должен был стать майором. Не стал…
В тот вечер Майя осталась с нами на ночь. Она ухаживала за мамой, клала ей на лоб мокрое полотенце, капала какие-то капли, которые нашла в аптечке, поила с ложечки горячим чаем. При ней я стеснялся плакать, хотя мне хотелось зареветь белугой. Я глотал слезы и выполнял то, что велела мне эта умелая веснушчатая девчонка. Мы уснули лишь под утро – Майя в моей кровати, мама на диване, а я на раскладушке, наспех вынутой из кладовки.
Проснулся я от адской боли в затылке. В глазах было темно, язык стал шершавым и отяжелел. Я хотел встать, но голова у меня закружилась, и я вынужден был сесть на пол возле раскладушки. Видимо, я застонал, потому что на шум пришла из спальни Майя. Поглядев на меня, она всплеснула руками:
– Ты весь красный! Все лицо! Как будто обжегся.
Мама тоже проснулась, с трудом оторвала голову от подушки, но, увидев меня, быстро вскочила.
– Что с тобой, Володя? У тебя температура?
Она дала мне градусник, но жара у меня не оказалось. Тогда мама принесла прибор для измерения давления – у отца частенько оно подскакивало, и мы купили в аптеке аппарат, работающий на батарейках. Мама накачала рукав и уставилась в табло. – 200 на 160! – она даже не сказала, а выдохнула:
– Вова, что это такое, я тебя спрашиваю.
Я промычал в ответ что-то нечленораздельное. Мне было очень плохо, в ушах шумело, слюна была горькой. Словно сквозь пелену я слышал, как мама звонит в «Скорую». Через полчаса приехали медики. Они слушали меня со всех сторон, потом сделали укол и велели лежать, не вставая. Еще через полчаса мне стало немного легче. Я услышал, как в соседней комнате тихонько переговариваются мама и Майя.
– У него так раньше бывало? – спросила Майя, и я понял, что речь идет обо мне.
– Никогда. Это в первый раз, – ответила мать.
– Будем надеяться, что и в последний, – взрослым тоном проговорила Майя.
Она ушла от нас лишь к вечеру, убедившись в том, что мы хоть немного пришли в себя и стали адекватными. Тощая веснушчатая девчонка оказалась настоящей сестрой милосердия. Я понять не мог, откуда в ней столько совершенно недетской стойкости, терпения, доброты. Она знала, что нужно делать, и отлично со всем справлялась.