Генетический эксперимент

Ещё не полностью освободившись от мистического тумана в голове и слов попутчика, что мне уготовано какое-то феерическое будущее, я прошёл турникет, спустился в подземный переход, ведущий к верхней эстакаде, где располагалась стоянка, как вдруг меня кто-то окликнул. Я не слишком удивился, поскольку станция железнодорожного вокзала имеет тенденцию внезапной встречи с кем-нибудь из прежних знакомых, но когда обернулся, был слегка шокирован. Все прибывшие пассажиры уже прошли впереди меня, обгоняя на бегу, поэтому я даже удивился, когда, буквально ниоткуда, из сумеречной пустоты ко мне шагнули две внушительные фигуры в непонятной одежде, которую в потёмках я принял за какую-то хламиду времён средневековой инквизиции.

Что произошло дальше, я смог отчётливо осознать только спустя какое-то время, и то с величайшим трудом. Помню только, как внезапная тьма, подобно чёрному облаку, обрушилась на меня в виде жесточайшего удара чем-то тяжёлым по моей незащищенной голове. Мозги, казалось, взорвались бешеным фейерверком, а слёзы, брызнувшие из глаз от внезапной боли, затуманили угасающий взгляд, чтобы хоть как-то определить случившееся. Меня подхватили под руки, поволокли к выходу перехода, бросили обмякшее тело в какой-то багажник, взревел мотор, и… наступила темнота. Я провалился в небытие.

Куда везли, и долго ли, не знаю.

Попеременно приходя в себя и снова проваливаясь в пустоту, мне казалось, что мимо меня мелькают какие-то призрачные тени, слышится ржание лошадей, сменившее гул работающего двигателя, в нос попеременно ударяли различные запахи сена, свежести реки, а позже и пищевых отходов вперемежку с дымами кострищ. Куда несли? Куда волокли? Где все вещи, мобильный телефон, бумажник с документами? Отвечать самому себе на эти вопросы не находилось сил.

Когда очнулся, обнаружил, что лежу вповалку в каком-то каменном каземате, рядом шуршат крысы, а где-то сбоку по стене сочится вода. Едва пробивающийся свет сквозь узкую решётку, расположенную почти под потолком, давал возможность хоть как-то оглядеться. Вот откуда пахло сеном и свежестью реки! Я валялся на тонкой подстилке из соломы, а запах близкой реки доносился сквозь прутья решётки, добавляя к нему едва различимые звуки лягушек. Я в темнице! Эта мысль посетила меня, как только я оглядел внутренность каземата. Глубокая шахта какого-то каменного колодца, видимо, уходила глубоко под землю, поскольку меня окружала сплошная сырость, холод и всё тот же мрак, обрушившийся внезапно в переходе вокзального терминала. Свет от луны выхватывал из темноты каменные стены грубой кладки, покрытые плесенью и паутиной. Кое-как поднявшись и зажмурившись от боли в затылке, я ощупал рукой внушительную ссадину, сделал несколько шагов в ту и другую сторону и, убедившись, что каменный мешок, в который меня бросили, не превышал десяти квадратных метров, внимательно прислушался. За решёткой раздавались звуки далёкого ржания лошадей, скрипа каких-то, очевидно, телег, и… голоса.

Они-то и привлекли моё внимание. Чувствуя, что в душе нарастает паническая тревога, способная захватить всё моё сознание, я начинал осознавать что-то тёмное и уродливое, завладевшее моим мозгом. Кто-то или что-то пыталось с ним бороться внутри обессиленного организма, однако конечного результата я по-прежнему не ощущал.

Сразу резануло слух неким несоответствием между нашей повседневной и привычной речью. Пресвятая дева Мария, куда я попал?!

Бросившись, морщась от боли, к решётке, я изумлённо прислушался. Решётка была от меня высоко, метрах в восьми под самым потолком, но то, что я услышал, заставило остолбенеть на месте.

- Скоро появится Главный Инквизитор, он-то и займётся нашим пленником, - говорил кто-то по ту сторону каменной кладки, очевидно, из охранников. Собеседник кашлянул, и, как показалось мне, саркастически усмехнулся.

– Он ещё не пришёл в себя. А когда придёт, совершенно не будет понимать, как тут оказался.

Голоса удалились, и я с очевидной ясностью понял, что речь шла обо мне. Следовательно, я пленник!

Однако поразило меня другое.

Эти неведомые мне охранники (или кто они), разговаривали между собой на старом, древнеславянском наречии времён средневековья. Это я слышал, прижавшись к скользкой стене. Мозг тотчас переводил мне это наречие в моё подсознание, словно лингвистический синтезатор, описываемый в книгах многими фантастами ещё со времён Айзека Азимова, который и ввёл этот термин в одной из своих книг. Иными словами, я слышал древнюю речь, и тут же понимал её, в современной её интерпретации. Что ещё можно сказать после этого?