Генетика этики и эстетики

Когда ослабевает петля материальной нужды, главным воспитателем преступности становится зрелище торжествующего зла. Но свидетели зла воспитываются по-разному. Литературная правда бывает концентрированнее исторической. В рассказе Г. Клейста «Михаэль Кольхаз» немолодой уже, умный, сдержанный и заботливый крестьянин-хозяин терпит обиду от какого-то обнаглевшего барона. Обида и ущерб, пожалуй, не слишком сильны и велики, но очень уж циничны обстоятельства. Тогда он собирает отряд из всяких обиженных, разоренных и озлобленных и начинает малую войну против обидчика. Горят замки, пригороды. В дело вмешивается сам император. Обидчик и его покровители жестоко наказаны, справедливость восстановлена, Кольхаза за все совершенное казнят, а детей его за доблесть отца возводят во дворянство.

Правдоискатели не переведутся, пока не переведется несправедливость; воспитываемые на ней гангстеры, малые и крупные, временные и постоянные, гастрольные и профессиональные, подводимые под уголовный кодекс, а чаще «уважающие» его, тоже не скоро переведутся. Долго придется искать то событие, которое пока еще «нейтрального» ребенка или юнца повернет к правдоискательству, злу или безразличию, во всем или при удобном случае, временно или надолго.

Когда говорят о роли наследственности, молчаливо подразумевается «при прочих равных условиях», а уж разобраться в том, во что сформируются бесчисленно разнообразные генотипы в бесчисленно разнообразных и притом меняющихся условиях, пока не под силу. Приходится упрощать переменные, потому что только так и можно подойти хоть к первому приближению.

Конечно, несомненна роль традиции, культурной среды, преемственности, примера и воспитания в развитии этических свойств; слишком мало известны законы развития детской психики и действующие при этом механизмы усиления и торможения, чтобы установить, какое влияние на индивидуальную этику оказывают младенческие и детские восприятия. Этичность и зверство сочетаются достаточно причудливо в индивиде. Торквемада, Игнатий Лойола (после обращения), даже, может быть, Филипп II были безукоризненно этичны в личной жизни. Никто не мог сравниться в жестокости с аскетами и полуаскетами, хотя прошедший каторгу жесточайший враг Марии Стюарт, пуританин Джон Нокс глубоким старцем женился на 16-летней девушке. Величайшей трагедией является то, что традиция, воспитание способны подавить наследственное чувство справедливости, гуманизма не только у морально дефективных, но и у людей с большим чувством долга. Низменные звериные инстинкты легко развязываются на любом уровне, от пьяной поножовщины или выхода деревни на деревню с кольями до погромов и межплеменных, межнациональных, межрасовых, межклассовых войн. Но, как мы это покажем далее, очень опасна и точка зрения тех социологов, которые исповедуют догму всевластия воспитания.

Когда-то антисоциальные поступки, преступность целиком относили за счет социальных факторов, затем за счет пережитков капитализма и т. д. Верили в то, что крайние формы антисоциального поведения, в частности преступность, исчезнут с жестокой социальной нуждой, с неграмотностью. Этого не произошло. Проф. А. Герцензон и И. Карпец, юристы, не склонные преуменьшать достижения нашей страны в области снижения преступности, сообщили (Известия, 1967, №22), что с 1935 по 1966г. преступность в СССР снизилась до 25 %. Но 1935 г. следовал за годами массовой коллективизации, ссылки кулаков и примыкавших к ним прослоек крестьянства, за голодом на Украине и Кубани, за введением карточек и экстраординарных законов об охране социалистической собственности, был годом крупнейших демографических сдвигов, массовой беспризорности. И если преступность за треть века снизилась только в 4 раза, несмотря на то, что существенно сгладились и «пережитки капитализма», и пережитки эпохи нарушения норм социалистической законности, резко вырос уровень образования и культуры, то у преступности должны быть и другие корни, помимо социально-экономических.

«И теперь, когда американец торжествует над древнейшим врагом, нуждой, он стоит перед необычайно острым и нарастающим расовым конфликтом, запугиваемый рекордной высотой юношеской преступности. Но и практичный скандинав находится не в лучшем положении, мрачно размышляя о том, что в его маленьких странах, достигших стабильности и оптимального равновесия между политической свободой и экономической справедливостью, алкоголизм, психические заболевания, самоубийства и аборты приняли поражающий размах» (Ardrey R., 1970, с. 160-161).