Генезис

Укладывал своего размера одежду в чемодан, остальное в общую кучу. Нашел четыре фотоальбома, их бандиты и насильники рассматривали, отложил, документы на всех четверых, на парня и девочку свидетельства о рождении, кстати, родились оба в Ленинграде, и на родителей. Паспорта и все прочее. Теперь меня зовут Антон Верник. Были письма, но эти уроды их сожгли в костре, осталось всего три письма из целой пачки. Вещи, магнитофон кассетный, фотоаппарат, приемник «Спидола», как у меня был в прошлой жизни, в Америке на арендованном складе остался. В принципе, все. Именно кассетник орал в машине. Сама машина имела багажник на крыше. Документы на машину, той два года скоро будет, восемьдесят восьмого года выпуска. Сейчас девяностый, середина лета. Я это понял по карманному календарю, тут отмечен день, подозреваю – дата отъезда. Закончив с вещами, свои я положил в багажник машины, еще тут три полные канистры с бензином были, остаток провизии убрал, отметил, что тюк палатки есть, тоже забрал, как и два одеяла. Утварь и посуду. Себе отложил белье, джинсы синие, футболку белую, носки и кеды, положил на заднем сиденье, завел машину, мотор схватился сразу, и отогнал машину подальше, метров на сто. Так нагишом и вернулся, после чего стал подкидывать дрова в костер. Все бандиты уже очнулись, поэтому я сказал:

– С вами будет проделано все то же самое, что вы сделали с моей семьей.

– Антон, мы же соседи, пощади! – заорал один.

От осознания ситуации протрезвели все бандиты, стали умолять их отпустить, но я запихнул им грязные носки во рты и приступил к таинству ответных действий. Найдя в кустарнике четыре довольно толстых, с руку, и ровных ветки, самые ровные отбирал, топориком, что нашел у бандитов, срубил. Это что-то вроде ивы было. Потом выкопал ямки, забил колы и заострил сверху топориком, обтесав поровнее, чтобы заусенцев не было. Моторным маслом смазал. Они уже поняли, для чего я это я делаю, и выли, мыча. Дальше поднял одного, тот дергался, не давался, пытался пинаться, а ноги-то связаны, так я слегка его придушил, чтобы не трепыхался, и, приподняв, насадил на кол. Намучился, пока и остальных посадил. После этого помылся и, укладывая на мужское пальто тела погибшей семьи моего нового тела, волоком утащил их к яме. Только девочку на руках нес. Там завернул тела в их одежды, все, что им принадлежало, тут сложил, спустил в могилу и начал закапывать. А на могильном холмике поставил крест. Вернувшись, я снова искупался. Долго отмывался, как будто грязь пытался стереть с тела, и, вернувшись к машине, оделся в приготовленную одежду.

Я посмотрел на светлую полоску на горизонте, светало, видимо, очнулся я вечером, когда стемнело, ночи мне как раз хватило на все дела, и, сев на склон оврага, напротив стоявших в ряд кольев, я ожидал, когда все закончится.

Я успел расспросить их, как дошли до жизни такой. Геноцид действительно шел, только пока тайный, русских убивали незаметно, особенно тех, кто уезжал в Союз, где шла перестройка. В последний месяц уже откровенная травля русских началась. Национализм поднял голову. При попустительстве милиции врывались в дома русских, выкидывали их на улицу, убивали, насиловали, грабили. Творили что хотели. Исход русских стал массовым. Вот и семья Верник решила податься к своим в Ленинград. Оба родителя врачи, дети школьники.

Только Антон поделился об этом с соседом, а тот решил поживиться в такое мутное время. Собрал дружков, где машина встанет на отдых, знали, доехали заранее на рейсовом автобусе и стали ждать. Антон по наивности сам все рассказал соседу. Дальше понятно, напали еще днем, как машина свернула с дороги сюда, пообедать хотели. Вот и пообедали. А это зверье, натешившись, решило отпраздновать. Трофеи немалые, одна машина чего стоит. Верники жили в двухкомнатной квартире в центре города, в пятиэтажке на третьем этаже. Во дворе были гаражи, в таком же и они ставили свою. Ключи есть, в паспортах адрес я посмотрел, об отъезде никто не знал, кроме соседа, что на колу корчится. Можно пока пожить. Связка ключей у меня имелась, не выкинули ее. На память, что ли, оставили?