Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля

Это значит, что финансиализация власти сильней вертикали власти, образуя вместе с той общую схему глобализации по-российски. Кавказ обходится без властной вертикали, но не обошелся без власти финансовой. И выстроил ее под гарантии Резервного и Пенсионного фондов РФ. Оттого люди в Сагре, Москве и Ростове ждут в гости все новых бенефициаров из кавказских республик с деньгами слишком большими, чтобы истратить их у себя дома.

Как и с Россией в целом, такой бизнес не производит добавленную стоимость, а «укрепляет суверенитет и единство» национальной территории. Правда, исключая из суверенитета такую деталь, как люди.

Убивая УБИЙЦУ, или Кавказ ПРЕДВЫБОРНЫЙ

Как-то летом зашла речь об убийствах, и я сказал, что в 2011 году следует ждать смертей необычных, демонстрационных. Едва меня высмеяли за пессимизм, как на другой день отрезали голову поэту Шамилю Джигкаеву за стишок. Убийство было демонстрацией стихотворению «Едут волчата на хадж» года три, дело старо, как выход Буданова из тюрьмы. Затем убили дагестанского теолога-миротворца Садикова. В промежутке был приговор по делу Тихонова — Хасис, а убитый ими Маркелов — адвокат семьи жертвы Буданова. Наконец, смерть пришла за полковником.

Убийства в России обычно соразмерны неопределенности, накопленной в российской политике. Они фокусируют риск, предлагая ту или иную политическую подсказку.

Например: «терпеть больше нельзя», либо «все они там зверье». Убийства умеют провоцировать на преждевременную вспышку, могут ссорить опасные группы. Во всяком случае, они политически упрощают ситуацию. Убийство, своего рода управленческий месседж с шоковым резюме. Оно говорит, что выход из несносной ситуации вправе быть чрезвычайным.

Паролем убийств является Кавказ и невыносимость его существования в теле России. Кавказ стал идеологией и с этнографией Кавказа все меньше связан. Это предвыборный Кавказ. Лишенный кавказских средств развязки, где месть заканчивает конфликт, он лишен этнической идентичности. В нашу жизнь он вводит убийства, как точки государственной экспозиции, важную подробность, готовящую к финальной сцене. В таком ландшафте нет невиновных и нет деятелей, но есть жертвы. Здесь нельзя уйти от убийства иначе, как став незаметным, никем. И в этом ландшафте уже нет защитника, нет в принципе. Дизайн убийств 2011 года избыточный, неэкономный. Он подсказывает мысль, что там, где стреляют — там и Кавказ.

Кавказ воцарился в границах тандема, неспособного выявить для себя и ответить на простые вопросы. Радикальная беспомощность власти взывает к радикальной воле темного будущего.

Все чаще кадровые перемены, все больше начатых и заброшенных реформ. Как точечный орнамент на картинке-загадке, они рассеивают внимание, скрывая фигуру, проступающую из глубины. Вот неромантичная, непохожая на горного абрека, швейковски-добродушная физиономия генерал-майора Александра Белевитина. Тот всего лишь хотел убить посредника при получении взятки. В закрытых комнатах нашей власти все они время от времени тихо сходят с ума. Бывают убийства вследствие того, что некто сошел с ума; бывают — как метод управления безумцами. Вот место сборки точек в фигуру — имплозии внезапной, как Гаврила Принцип с бутербродом в руках и с пистолетом в кармане, выходящий из кафе Штиллера навстречу машине эрцгерцога.

Конфликты

«ОЗЕРО Тилли»

Первая трудность для власти — в том, что население нелояльно к государственной системе, которую само же поддерживает. Колдуя над сохранностью путинского большинства, мы исходим из хорошо проверенного опыта: гражданин нелоялен государству. Тем самым и мы не смеем ограничиваться рамками государства — Гений выше Конституции.

Мы строили демократическую систему не от любви к демократии, а оттого, что ничего кроме демократии на мировом рынке нет — это глобальный мейнстрим. А что не испробовано, слишком уж экзотично. Демократия для власти — ее деловой костюм. Значит ли это, что в России речь идет лишь об «имитационной демократии»? Не обязательно.

Вспомним, что говорил о демократии Чарльз Тилли. Демократия возникала повсюду в силу особых обстоятельств, и они объяснимы — но лишь там, где сама демократия налицо. Тилли сравнивал демократию с озером — если озеро есть, легко объяснить, как оно возникло, но объяснение не подойдет для мест, где условия есть, а озера нет.