Гениальность и помешательство

Излить пред небом то страданье,

Что день и ночь мне сердце гложет...

Пусть все живое изнеможет

В борьбе с несчастием и злом,

Пусть обратится мир в Содом -

И я предамся ликованью.

M.S.

Вообще у этого маньяка встречаются стихи, замечательно изящные по слогу и достойные самого Петрарки.

Но вот пример еще более поразительный: в то время как не только государственные люди, но и более или менее опытные психиатры ломали себе головы над разрешением вопроса, точно ли Лазаретти сумасшедший, меткую характеристику его написал один липеманьяк, пациент уважаемого доктора Тозелли, который и сообщил мне это оригинальное стихотворение.

В наш век путей железных

И книг душеполезных,

Век электричества, паров

И помрачения умов,

В наш век газет серьезных,

Обманов грандиозных,

Век канцелярских баррикад -

Чтоб полный вышел маскарад,

Недоставало лишь живого

Святого.

Но вот вдруг на Монтелябро,

Как свет из канделябра,

Из яслей воссиял

Давид и нем, и мал.

Он начал от солдата,

Прошел чрез демократа,

Котурны, плащ надел,

Глаза горе воздел -

И век газет увидел снова

Святого.

Был прежде он заикой,

Но тут вдруг стал великий

Оратор и пророк -

Таков Давида рок.

В кутиле вдруг отпетом

Мир встретился с аскетом...

Он изменил свой вид,

Он властно говорит, -

И все признали в нем за "слово"

Святого.

Он стал теперь законодатель, Герой, мудрец и предсказатель; Как Моисей, стал управлять И смело выступил в печать. Завел апостолов ораву И Магдалин себе во славу, Голгофы ищет и цепей, Идя во след Царю Царей. Глупцы лежат у ног больного -

"Святого".

Как Генрих некогда в Каноссе,

Давид споткнулся в Арчидоссе:

Рукою сильною Давид

Был остановлен и побит.

Толпа апостолов бежала,

И в довершение скандала,

Орава уличных девиц

Повергла дерзновенно ниц

От изумления немого

Святого.

Страна цветов, моя Тоскана,

В твоем мозгу зияет рана.

Пристрой маньяков там, где им

Быть надлежит со всем "святым" -

И все почтут тебя хвалою.

Пусть орошаются слезою

Кресты замученных борцов,

А не маньяков и глупцов, -

Не память твоего слепого

Святого!

Однако у того же поэта встречаются и бессмысленные стихотворения.

Наконец, еще полнее и нагляднее подтверждают мое предположение, что существует особый поэтический экстаз, вызываемый душевными болезнями, следующие прелестные стихи, переданные мне Таркини-Бонфанти и написанные чуть ли не в его присутствии одним сумасшедшим:

К птичке, залетевшей на двор.

С дерева на скалу, со скалы на холм переносят тебя твои крылья, -- ты то летаешь, то садишься днем и ночью.

А мы, ослепленные своей гордостью, как бы прикованные к железному столбу, мы все кружимся на одном месте, вечно стараясь уйти подальше и вечно оставаясь тут же.

Кав. Y.

Прелесть этих строф будет еще понятнее читателю, если он припомнит, что автор намекает в них на тот дворик, с деревом посредине, вокруг которого гуляют сумасшедшие по выложенной камнем дорожке. "Несчастный поэт, -- пишет мне Таркини, -- живет в нашем доме умалишенных уже около 20 лет, он воображает себя кавалером, князем и пр., видит повсюду нечто таинственное, в продолжение многих лет постоянно собирается вынимать посредством своей трубки ключи директора, любит принарядиться и показать, что у него хорошие манеры. Он рисует довольно правильно, когда копирует что-нибудь, если же начнет сочинять свой рисунок, то у него всегда выходят каракули, с помощью которых он силится олицетворять таинственные образы, постоянно занимающие его".

Очевидно, этот больной страдал хроническим горделивым помешательством. Любопытно, что автор этого прелестного стихотворения, одержимый положительно страстью к бумагомаранью, обыкновенно писал преплохие, даже безграмотные сочинения в стихах и прозе, постоянно намекая в них на разные воображаемые почести или на свои титулы, что он сделал, впрочем, и в приведенной выше пьеске, подписавшись под нею кавалером Y.