Если, например, статистика показывает, что в заведениях для умалишённых имеется больше больных женщин, чем мужчин, то что из этого следует? Что помешанных женщин вообще имеется больше, чем помешанных мужчин? Вовсе нет. Ближе ознакомившись с делом, мы находим причину в большей смертности среди помешанных мужчин по сравнению с женщинами. Если статистика домов для умалишённых показывает увеличение количества поступающих туда больных, не находящееся ни в каком отношении к увеличению населения, то было бы весьма поверхностно заключить из этого о соответствующем увеличении душевных болезней вообще. Прежде всего эта статистика свидетельствует лишь, что число больных в заведениях значительно увеличилось. Если же принять во внимание успехи психиатрии, если сообразить, что множество больных, лечившихся перед тем на дому без всякого успеха, теперь с хорошим результатом пользуются в заведениях, где от них устраняются вредные влияния обыденной жизни и где имеется больше средств для рационального лечения, чем при домашней обстановке, — то можно будет спокойнее отнестись к кажущемуся огромному увеличению умственных заболеваний.
Важный статистический материал для нервных болезней доставляют многочисленные поликлиники в больших городах. Всякий, кто хоть сколько–нибудь знаком с этим делом, знает, что многие из пользуемых там больных вообще не прибегли бы к врачебной помощи, если бы им пришлось заплатить за совет врачу, как это бывало в «доброе старое время», когда будто бы ещё не было нервных болезней. Наши бабушки так же страдали ими, как современные женщины; они только не обращались тотчас же к врачу, а потому не доставляли статистического материала для доказательства сильного распространения нервных болезней.
Так как в поликлиниках для нервных больных дело очень часто идёт о хронических недугах, тянущихся иногда целые годы, то больные, пользуясь в течение долгого времени в какой–нибудь поликлинике, нередко чувствуют желание переменить врача. Таким образом многие больные оказывают честь своим посещением всем имеющимся в их местности поликлиникам и тем значительно обогащают статистику.
Мы видим, стало быть, как осторожно должно отнестись к этим статистическим указаниям и какое значение можно им придавать.
Но к чему, спросят некоторые, вообще статистика? Разве нервная расшатанность не обнаруживается во всех областях человеческой деятельности? Разве современное искусство и литература не продукт общей нервной слабости?
Одним из главных представителей этого взгляда является Макс Нордау, в глазах которого большая часть культурного человечества находится в состоянии психического вырождения, который «в высших слоях населения больших городов» видит лишь «полную страданий больницу». Искусство, поэзия и философия нашего времени образуют–де собой лишь воплощение вырождения и истерии.
Нордау хотя и признаёт, что вырождение и истерия существовали издавна, «но», так говорит он, «они проявлялись в виде отдельных случаев и не приобретали значения для жизни всего общества. Лишь глубокая усталость, испытанная им от непосильного бремени изобретений и новшеств, создала благоприятные условия, под влиянием которых те недуги могли так страшно распространиться и представить опасность для культуры». Понятие истерии времени, проявляющейся эпидемически и поражающей целые классы, применимо, стало быть, по мнению Нордау лишь к современности, о которой он говорит: «Мы имеем пред собою тяжёлую умственную народную болезнь, какую–то чёрную чуму вырождения и истерии».
Нордау сильно ошибается, полагая, что в прежние времена истерия проявлялась лишь в виде отдельных случаев и не приобретала важного значения для жизни всего общества.
Душевные болезни и особливо истерия с самых древних пор до нашего времени всегда оказывали огромное влияние на данное миросозерцание и на всё культурное развитие, и оказывали это влияние именно тем, что проявлялись не в виде отдельных случаев, а как мы сейчас увидим, охватывали толпу в форме эпидемии и таким образом приобретали высшую важность и значение для жизни всего общества.
Религиозное мечтательство и влечение к мистическому и необъяснимому уже в древнейшие времена составляли важную черту у выродившихся и истеричных индивидуумов, которые воображали себя в связи то с добрыми, то со злыми духами и тем приобретали немалое влияние на толпу.
Большая часть божественных жриц, которые «при сильных сотрясениях их тела» преподносили греческому народу свои откровения, были истеричками, страдавшими хорошо нам теперь знакомыми истерическими конвульсиями, вследствие чего и собственно эпилепсия, которую в то время ещё не умели отличать от истерических судорог, называлась «священной болезнью». Плутарх при описании Пифии набрасывает типичную картину истерички, лепечущей в экстазе непонятные слова, в которые лишь жрецы влагали смысл.