Гениальный пень

Несчастье подкралось незаметно. Съели росянки как-то весной по случаю несколько пней, что от зимней спячки еще толком проснуться не успели. Заползали по их кустам мысли, и начали они кое-то соображать. только сосредоточиться-то на кусте мыслям негде, поумнеть росянки вроде бы и поумнели, а потребности старые остались — лишь бы пожрать, да побольше. Пни им, очевидно, повкуснее стволов показались, только как до пня добраться?

Переплелись росянки корнями, долго думали, и додумались до нехорошего дела. Не раз они видели — отыщут ежики хорошую полянку, и ведут туда пней с песнями. Только как их заставишь пень прямо к росянкам привести? И вот научились некоторые росянки листья рюмочкой скручивать и росой наполнять. А роса не простая — веселящая. Бегают летом ежики по своим делам, пить хочется, до воды порой далеко. Ну, и стали к рюмочкам прикладываться. Много ли ежику надо? Рюмочку выпил — и уже песни петь хочется. А песни веселее в друзьями петь. Стали ежики к росянкам компаниями ходить. Возвращается такая компания домой, по норкам, и хочется им с лучшим другом

— пнем — радостью поделиться. Они и делятся. Пню тоже повеселиться хочется

— не все же время философствовать, да и музыку пни издавна тонко чувствовали. Одна у ежиков беда — радость быстро выветривается, хочется еще глоточек хлебнуть. И бредут они обратно, вселенской скорби полны, а пень за ними ковыляет, утешить хочет. Забредет за ежиками в кусты — и крышка.

Попробовали пни с ежиками говорить, убедить, да что они могут? Слушает ежик, кивает, раскаивается, а друзья позовут — он, по простоте душевной, за ними, чтобы не обидеть. Так эта трагедия и тянется, и конца не видать, и выхода не видно.

Парсалов нахмурился, замолк и начал заново набивать потухшую трубку.

— Что же дальше-то было? — не выдержал Педро.

— Дальше… — Хануфрий Оберонович выпустил огромный клуб дыма. — Вернулся я на корабль и всю ночь глаз не сомкнул, все думал, как пням помочь. Ничто мне в голову так и не пришло. Решил было с отчаяния поутру все росянки в корнем повыдрать, да вовремя одумался — кто же тогда стволы есть будет? Экология — штука сложная… Одно мне осталось — еще раз с ежиками поговорить, может, одумаются.

Попросил я утром всех ежиком, что в роще жили, на полянку собрать. Ну и картина была, скажу я вам! Кругом иголки да иголки. Все пришли, даже старичков и ежат маленьких из норок принесли. Расселись вокруг меня, уши насторожили и слушают.

Долго я с ними говорил, телепатически, конечно. И уговаривал, и убеждал, и стыдил, и истории правдивые из своей жизни рассказывал, уж очень они ежикам понравились. Слушали они меня — не оторвать было. Чувствую, раскаиваться начали, еще немного — и убедил бы я их. Только не выдержал. На четвертые сутки разморило меня на солнышке, и уснул.

— Ну, а ежики? — спросил Витька.

— Да что ежики? Как я заснул, так они наперегонки к росянкам помчались. За три дня жажда-то их замучила.

— Эх, жаль, — вздохнул Педро. — Выходит, так все пни и пропали?

— Разве я это говорил? — возразил Хануфрий Оберонович. — Зря я, что ли, три дня распинался? Пока ежики меня слушали, росянки сами себя извели.

— Как?! — дружно воскликнули мы.

— Да осень просто. Пойло-то им девать было некуда. Рюмочки переполнились, сок стал на землю проливаться, пришлось самим его пить. Понравилось. Так потихоньку насосались, что и те немногие мысли, которые и раньше собрать не могли, расползлись неизвестно куда. А как поглупели, так и самогонку свою гнать разучились. Так что ежики повздыхали, потоптались немного, да и пошли обратно.

А пни мне в благодарность самый умный желудь в подарок выбрали. Из последнего урожая. Хотел я его на Земле посадить, на не вышло. Положил я его на кухне в кастрюльку, да забыл. А дурак киберповар его за большой орех принял, да в салат покрошил. Я его и уплел за милую душу. Через пару дней сижу за пультом и вдруг чувствую — вместо курса о смысле жизни рассуждаю. Шевельнулась у меня в голове страшная догадка, помчался я на кухню, а кастрюлька пуста. Расспросил я киберповара, он мне во всем и признался. С тех пор меня порой на философию и тянет.

— А почему на философию? — не понял Педро.

Парсалов с сочувствием посмотрел на него, выпустил клуб дыма и пояснил:

— Из желудя того великого философа растили. И скажу я вам, гениальный бы из него пень получился…

И Хануфрий Оберонович, вздохнув, откинулся на спинку кресла и задумчиво прикрыл глаза.