Гений

Но она безуспешно возилась с прутиками и хотела уже бросить их, когда он взял обе ее руки в свои. Это произошло так внезапно, что Стелла не смогла высвободиться и невольно посмотрела ему в глаза.

- Оставь, Юджин. Пожалуйста, отпусти мои руки.

Он отрицательно покачал головой, глядя на нее в упор.

- Прошу тебя, отпусти, - повторила она. - Не смей этого делать. Я не хочу.

- Почему?

- Потому!

- Почему все-таки?

- Ну, просто не хочу!

- Я в самом деле больше не нравлюсь тебе? - спросил он.

- Нет, не нравишься... во всяком случае не так...

- А раньше нравился?

- Мне казалось, что да.

- Значит, ты ко мне переменилась?

- Да, если хочешь, переменилась.

Он отпустил ее руки и впился в нее трагическим взглядом. Но это на нее не подействовало. Они медленно повернули назад, к городу. У ее калитки он сказал:

- Что ж, видно, мне не стоит больше и приходить к тебе.

- Да, не стоит, - просто сказала она.

Она вошла в дом, ни разу не оглянувшись, а Юджин, вместо того чтобы вернуться к сестре, отправился домой. Ему было очень тяжело, и, посидев немного в гостиной, он ушел в свою комнату. Стемнело, а он все сидел и смотрел из окна на деревья и горевал о своей утрате. Должно быть, он недостаточно хорош для Стеллы, раз не мог добиться ее любви. Но в чем же причина? То ли он недостаточно красив (Юджин и в самом деле не считал себя красивым), то ли недостаточно силен и смел?

Он заметил, что луна висит над деревьями, как яркий щит. Два слоя легких облаков плыли навстречу друг другу на разной высоте. Юджин оторвался от своих мыслей и стал думать о том, откуда взялись эти облака. В солнечные дни, когда тучки бесконечными флотилиями плывут по небу, они тают прямо на глазах, а потом - о чудо из чудес! - снова появляются неизвестно откуда. Когда Юджин впервые обратил на это внимание, он был немало удивлен - тогда он еще понятия не имел, что такое облака. Потом он прочел об этом в учебнике физической географии. Сегодня ему вспомнились и эти облака, и бескрайние равнины, над которыми они проносятся, и трава, и деревья бесконечные леса, что тянутся на много миль. Как чудесен мир! Ведь именно о таких вещах писали поэты - Лонгфелло, Брайант и Теннисон. Юджину вспомнились "Танатопсис" и "Элегия" - его любимые поэмы. Что же это такое жизнь?

С болью в сердце вернулся он к мысли о Стелле. Она окончательно ушла от него, - она, такая прекрасная! Никогда больше они не будут разговаривать. Никогда не держать ему ее рук, не целовать ее. О, этот вечер на катке, и тот, другой вечер, в санях! Как это было прекрасно! Он разделся и лег в постель. Ему хотелось быть одному, отдаться своей тоске. Юджин лежал на белой подушке и грезил о том, что могло бы быть, - о поцелуях, ласках, о тысяче радостей.

Как-то в воскресенье, валяясь в гамаке и размышляя о том, какой Александрия скучный город, Юджин развернул субботний номер чикагской газеты (это был в сущности воскресный номер, так как в воскресенье газета не выходила) и стал от скуки ее просматривать. Газета, как всегда, была исполнена для него неотразимого интереса, чудеса большого города притягивали его, точно магнит. Вот большой отель, который кто-то собирается выстроить; вот портрет знаменитого пианиста, приезжающего в Чикаго на гастроли; дальше - рецензия на новую комедию; описание романтического уголка на Гусином острове, раскинувшемся посредине реки Чикаго, - старые баржи служили здесь жилищем, и между ними вперевалку бродили гуси. Внимание Юджина привлекла заметка о человеке, провалившемся в угольный люк на Южной Холстед-стрит. Это произошло в доме номер шесть тысяч двести с чем-то, - он и не представлял себе, что существуют такие длинные улицы. Какой это, должно быть, гигантский город. Мысль о мчащихся по мостовым вагонах конки, о толпах народа, о поездах до боли взволновала его, как манящий призыв.

Это чудо, эта красота, вся эта жизнь неотразимо влекли его к себе.

"Уеду в Чикаго!" - мысленно решил он и поднялся.

Вот перед ним родной дом, уютный, тихий. А в нем - мать, отец, Миртл. Но он уедет. Ничто не мешает ему вернуться обратно, если он захочет.

"Конечно, я могу вернуться", - произнес он про себя.

Словно движимый какой-то неодолимой силой, Юджин вошел в дом, поднялся к себе и достал маленький саквояж. Он сложил туда вещи, которые могли понадобиться ему в первую очередь. В кармане у него было девять долларов с некоторых пор он копил деньги. Он спустился вниз и остановился в дверях гостиной.

- Что случилось? - спросила мать, глядя на его серьезное лицо, говорившее о внутренней борьбе.

- Я еду в Чикаго, - сказал он.

- Когда? - спросила она пораженная, не зная, что и думать.

- Сегодня, - ответил он.

- Не может быть! Ты шутишь! - воскликнула мать.

Она недоверчиво улыбалась. Конечно, это только мальчишеская выходка, не больше.

- Я еду сегодня же, - сказал он. - И хочу поспеть к четырехчасовому поезду.

Теперь на лице матери появилась тревога.

- Быть не может, - повторила она.

- Ведь я в любое время могу вернуться, если захочу, - сказал Юджин. Пора мне поискать себе другое занятие.