Гений

И вот Степа видит, как его везут в красном гробу на передке бронетранспортера, везут по улице Мира в родном Грежине, люди скорбно выстроились по сторонам. Рыдают отец и мать, плачут девушки. Стоят здесь и Светлана, и Леся, и Тая с ребенком на руках, и Таня с сыном-подростком, успевшим когда-то вырасти, сын по-мужски сдерживается, не плачет, только хмурит брови. И Няша здесь, в черном платке, скорбно молчащая, прекрасная. И тут Степа поднимается и говорит:

– Довольны? Ведь это из-за вас я погиб, это вы меня потянули туда, куда я не хотел! Радуйтесь теперь!

Степа хохочет над этим странным финалом, в котором сошлись все варианты сочиненных им фильмов, он ему нравится.

Только надо придумать, что потом делать. Если геройски погиб, все понятно: получить почести и лечь на кладбище под памятником в виде скульптуры (интересно, из бронзы сделают или из камня, и как Степа будет выглядеть в таком виде?), а если останется жив – опять проблемы. И как с ними справиться, непонятно.

Загрустив, Степа включил радио, чтобы найти веселую музыку. Попалась классика, рука потянулась нажать на кнопку, чтобы переключить, однако музыка заставила слушать себя – мощная, властная, воинственная, полная одновременно и жизни, и смерти.

Вот, подумал Степа, слушаешь вечно всякую чепуху, а тут, надо же, как гениально, просто всю душу переворачивает. Под эту музыку хочется что-то такое сделать. Необычное.

Дорога огибала холмистое редколесье, по этому естественному изгибу когда-то была проложена граница между союзными республиками Россией и Украиной; ее, собственно, так везде и проводили, считаясь скорее не с количеством пространства, а с естественным рельефом местности. Никаких обозначений не было, а потом, когда страны разделились, поставили столбики с двух сторон, потом пропахали меж столбиками полосу, которая каждое лето зарастала бурьяном. Ее опять вспахивали, изредка проезжали вдоль нее пограничники, не раз видели следы людей и машин и относились к этому вполне фатально. Иногда сами брали грабли и заравнивали следы, а то вдруг нагрянет какая-нибудь инспекция, начнутся вопросы: кто шел, кто ехал, почему не организовали погоню и поимку?

По асфальту до Грежина оставалось двенадцать километров, напрямик через холмы – всего около четырех. Многие, кто на тракторах или грузовиках с сильной тягой, предпочитали напрямик. Степа обычно берег машину, но на этот раз музыка так и подмывала, так и звала махнуть по бездорожью.

– Танки грязи не боятся! – воскликнул вслух Степа, включил в помощь заднему передний привод, обычно на хорошей дороге отдыхавший, решительно свернул и, почти не сбавляя скорости, рванул по ложбинам, ямам и горкам, не жалея любимую машину, потому что какая уж тут машина, если кругом война?

Он ехал, прыгая и ударяясь головой о крышу кабины, иной раз было больно, но, опять же, на войне как на войне, разве это боль по сравнению с настоящей, от ранения?

Он ехал и подпевал музыке:

– Там-тарам-тарам-тарам, тарам-тарам-тарам-та! Тарам-тарам-тара, тарам-тарам-тара! – а при звуках барабана ударял кулаком по рулю.

Черт, какая музыка! Интересно, откуда она, кто ее написал? Вот счастье – иметь такой талант, радовать людей. Ты сочинил неизвестно когда, а другой будет слушать, как вот сейчас Степа в машине, и уважать.

Степа, как истинный патриот, зауважал бы еще больше эту музыку, если б знал, что написана она русским композитором Сергеем Прокофьевым. Именно ее он слушал, а точнее – танец рыцарей из балета «Ромео и Джульетта».

Надо запомнить эту музыку, подумал Степа. Нет, сложно. Записать! – догадался он, радуясь своей сообразительности. Включил в своем телефоне микрофон и положил на сиденье рядом с динамиком, встроенным в дверцу. Потом даст послушать тете Даше, двоюродной сестре мамы, которая преподает в музыкальной школе, она уж точно узнает, чья эта музыка.

Тем временем на одном из холмов под прикрытием густой листвы одиноко стоящего дерева двое возились с устройством для стрельбы. Будучи любознательными, они сначала все осмотрели, восхищаясь приспособлениями, потом засунули туда, куда полагается, небольшую красивую ракету с крылышками, и стали смотреть в прицельный окуляр.

– Глянь, Матвей, а вот и цель, – сказал один из них и засмеялся.

Матвей посмотрел на едущую машину и, желая показать товарищу, что смех неуместен, что оружие – дело серьезное, сказал, задумчиво прищурившись:

– С такого расстояния, Богдан, можно прямой наводкой шибануть.

– Ты с глузду съехал? Надо навесом. – Богдан показал рукой дугу в воздухе. – Дивись, видишь – траектория?

Рядом с прицелом имелся небольшой экран, откидывающийся, как у фотоаппарата или кинокамеры, на нем была видна машина, а над машиной нависла пунктирная изогнутая линия.

– Без тебя вижу, – солидно сказал Матвей.

И, нашарив какую-то ручку, начал ее крутить. Дуга стала сдвигаться, своим концом упершись в автомобиль. Но тут же он выехал дальше. Матвей повел дугу за ним.

– Ты наперед закидывай, – посоветовал Богдан, заглядывая сбоку.

– Не мешай! Так… Сейчас мы тебя накроем… – бормотал Матвей. – На что тут нажать?