Гений

– А разве ему можно? – простодушно вырвалось у Виталия Денисовича.

В его возгласе было то, о чем и другие думали: все-таки Евгений, как ни крути, выглядел довольно странно, а люди в администрации были здравые, глядящие на жизнь реальными, не склонными к преувеличениям глазами.

– Я, конечно, извиняюсь, – смутился Чернопищук, наливая Евгению, – я просто имел в виду, что, может, человек при каком-то исполнении…

– Не это вы имели в виду, Виталий Денисович, – сказал Торопкий, считавший своим долгом журналиста говорить правду в лицо, – а то, что наш дорогой Евгений – человек, мягко говоря, необычный.

– Ой, да прямо уж! – не согласилась начальница отдела здравоохранения Любовь Гаврилюк, статная женщина с румяными щеками, весь вид которой свидетельствовал, что дело охраны здоровья поручено соответствующему человеку. – Чего уж такого необычного? Мало ли кто как смотрится, а тем более говорит! Вон взять Ж., – она назвала фамилию известного российского политика, – или того же Л., – она назвала фамилию известного украинского политика, – их послушать и посмотреть, они ж такую дичь лепят, что просто мама дорогая, просто бери их за ручку и веди к психиатру, но их же почему-то переизбирают, они на трибунах выступают, значит, что-то такое все-таки есть дельное в них, не будут же держать полных идиотов, сами подумайте!

– Будут! – полемически заострил Торопкий. – Будут, если их идиотизм кому-то выгоден!

– Абсолютно согласен, – вступил Евгений. – Юродивые или, говоря грамотно, эксцентричные люди всегда нужны при власти. Во-первых, они своими откровенными, как бы сумасшедшими идеями выражают самые потаенные, самые сальные, злые и непристойные мысли и чаяния народа или его части, и озвучивают нагло, без всякого стеснения и рефлексии. Многим это нравится, они смеются, но голосуют, это оттягивает часть электората от людей разумных, но скучных. Во-вторых, они странные только по отношению к окружающему миру, но, как правило, очень умно и бережно относятся к себе, к своим интересам, значит, их всегда можно приструнить, чем власть и оперирует. В-третьих, власти всегда хочется в тестовом режиме проверить, какую меру государственного безумия способно усвоить, принять и одобрить население. В-четвертых…

– Где это ты вычитал, чьими словами говоришь? – невежливо перебил Торопкий.

– Зря ты, я и сама об этом думала, – сказала Марина Макаровна.

– Евгений с нежностью отметил защиту любимой женщины, – сказал Евгений, – хотя легко мог бы возразить, что все мы говорим чьими-то словами, потому что от рождения не имеем языка, а получаем его от той среды, где родились.

– Ну, ну, ты не очень! – остудила Марина. – Еще не выпил, а уже про любовь заговорил! Когда успел полюбить, интересно?

– Когда увидел. Сразу.

Марина хмыкнула. Каким бы ни был странным этот человек, но ей было приятно, даже если он, как многие мужчины, говорил не от всей души, а от настроения. У других и настроения не допросишься.

– Послушайте! – рассердился Торопкий и выпил, чтобы ожидание водки не мешало разговору.

Выпили и остальные.

– Послушайте, – сказал Торопкий, наскоро прожевывая кусок бутерброда, – я ведь знаю, кто он! Это брат Аркадия Мельниченко, он российский гражданин, Аркадий его к моей Анфисе приводил на предмет обследования!

– Не приводил, а мы пришли, и не на предмет обследования, а поговорить, – мягко поправил Евгений. – И вас взволновало не мое появление у Анфисы, будем говорить откровенно, а появление Аркадия, с которым у вашей жены близкие отношения.

– Правда, что ли? – спросила Любовь Гаврилюк, невольно улыбнувшись: она давно и безнадежно симпатизировала Алексею Торопкому, и это известие ее порадовало.

– Ерунда! – ответил Торопкий. – Да, Аркадий к ней заходит, как к бывшей однокласснице, но для чего? Для того, чтобы через нее узнать, какие тут у нас, в нашем Грежине, настроения! Они ведь спят и видят, чтобы мы устроили тут заварушку, чтобы присоединить нас к себе! Вот увидите, Марина Макаровна, к осени будете под Крамаренко, если он еще вас возьмет на службу, уж извините за пророчество!

– Ни под кем не была и не буду! – с достоинством оскорбилась Марина Макаровна, но тут же поняла, что слова ее могут истолковать двусмысленно, и, чтобы сбить с вероятного фривольного настроя, приказала Чернопищуку:

– Не бездельничай, Виталий Денисович, не томи людей, наливай!