Гений

Анджела вышла за дверь, опустилась на влажную от предрассветной росы траву и задумалась. Было прохладно, всюду царил покой, но только не в ее душе. Стиснув лицо руками и чувствуя, как горят щеки, она спрашивала себя, что думает о ней Юджин? Что сказали бы отец и мать? При одной мысли об этом она в отчаянии заломила руки. Наконец она вернулась в дом, в надежде уснуть. Нельзя сказать, чтобы Анджела не ощущала радости и красоты пережитого ею эпизода. Но мысль о том, что, по ее убеждению, ей надлежало чувствовать, и о том, как все это отразится на ее будущем, не давала ей покоя. Удержать Юджина после того, что случилось, казалось ей очень сложным делом. Сможет ли она смотреть на него по-прежнему с гордо поднятой головой? Сможет ли и дальше сдерживать его порывы? Под влиянием этих мыслей Анджела провела почти бессонную ночь. А наутро она встала расстроенная и бледная, но более влюбленная, чем когда-либо. Этот чудесный юноша открыл ей совершенно новый мир, исполненный яркого драматизма.

Перед завтраком они встретились на лужайке. На Анджеле было белое полотняное платье, она выглядела прозрачно-бледной и хрупкой, и глаза ее, обведенные темными кругами, показывали, какие тяжелые мысли тревожат ее. Юджин ласково взял ее за руку.

– Полно себя мучить, – сказал он. – Я все знаю. Тебе не из-за чего терзаться.

И он нежно улыбнулся ей.

– Ах, Юджин, я перестаю себя понимать, – скорбным голосом сказала она. – Я думала, что я выше этого.

– Никто из нас не выше этого, – просто ответил он. – Мы иногда только воображаем себя выше. Для меня ты все такая же. Напрасно ты себя упрекаешь.

– Правда? – обрадованно спросила она.

– Разумеется, – ответил он. – В любви нет ничего постыдного. Наоборот, в ней все прекрасно. Почему я должен думать о тебе хуже, чем раньше?

– Потому что порядочные девушки так не поступают. При моем воспитании я должна была бы понимать, что хорошо, а что дурно, и так и вести себя.

– Все это предрассудки, которые внушены тебе воспитанием. Ты думаешь, что это нехорошо. Но почему? Только потому, что так сказали тебе отец и мать. Разве не правда?

– Нет, не только потому. Все считают, что это нехорошо. Библия учит нас этому. Всякий отвернется от меня, как только узнает, какая я.

– Постой, постой, – сказал Юджин. Вступая с нею в спор, он, в сущности, пытался разрешить то, что было загадкой и для него самого. – Оставим в покое Библию, так как я в Библию не верю, – во всяком случае не считаю ее законом для человеческого поведения. Но ведь если даже все считают что-либо дурным, это еще не значит, что оно действительно дурно. Не правда ли?

Он отказывался признать понятие «все» верным отражением управляющих миром принципов.

– Конечно, – протянула Анджела с сомнением в голосе.

– Послушай, – продолжал Юджин, – в Турции Магомета считают святым пророком. Но разве отсюда следует, что это действительно так?

– Нет.

– Вот видишь! Точно так же нет ничего дурного в том, что было вчера вечером, хотя бы все здесь в доме и считали это дурным. Не правда ли?

– Да, пожалуй, – растерянно ответила Анджела.

Она говорила наугад. Ей трудно было с ним спорить. Его доводы были слишком тонки и казались неопровержимыми, а между тем внутренний голос подсказывал ей совсем другое.

– Ведь ты, собственно говоря, думаешь о том, как отнесутся к тебе люди. Ты говоришь, что они отвернутся от тебя. Но это уже вопрос практический. Твой отец, возможно, выгнал бы тебя из дому…

– Я думаю, что он именно так и поступил бы, – ответила Анджела, не понимавшая, какое у ее отца большое сердце.

– А я думаю, что нет, – сказал Юджин. – Впрочем, это никакого от ношения к делу не имеет. Ни один мужчина, возможно, не захочет на тебе жениться, но это опять-таки вопрос чисто практический. И ты едва ли станешь утверждать, что это может служить мерилом того, что хорошо и что дурно, не так ли?

Рассуждения Юджина ни к чему не вели. Он и сам не больше кого-либо другого знал, что здесь хорошо, а что дурно. Он говорил скорее для того, чтобы убедить самого себя, но вместе с тем достаточно логично, чтобы посеять смятение в душе Анджелы.

– Я, право, не знаю, – неуверенно сказала она.

– По мнению людей, хорошо то, – продолжал он наставительно, – что согласуется с истиной. Но кто же знает, что такое истина? Никто тебе этого не скажет. Ты можешь действовать разумно или неразумно лишь с точки зрения твоего личного благополучия. Если именно это тебя мучает, – а я знаю, что это так, – могу тебя заверить, что ничего дурного с тобой не случилось и ничто не угрожает твоему благополучию. Я бы сказал даже, что наоборот, так как теперь я еще больше люблю тебя.

Анджела дивилась тонкости его рассуждений. Она далеко не была уверена в том, что он не прав. Значит, ее страхи были неосновательны? Ведь она и так впустую растратила свои лучшие годы.

– Как ты можешь так говорить? – возразила она в ответ на его уверения, что теперь он любит ее еще больше.

– Очень просто, – ответил он. – Я ближе узнал тебя. Меня восхищает твоя прямота. Ты прелесть, никто с тобой не сравнится. Ты прекрасна вся.

И он пустился в подробности.