Бледно-голубые глаза внезапно открываются. Встречаются с потрясенным взглядом мужчины напротив.
- Лидия Кирилловна! Хвала Всевышнему! Наконец-то!
Она не может сказать ничего. Разучилась говорить. И сухо во рту невозможно. У нее есть рот, губы, язык, оказывается. Сказать не может, и жестами не может показать – сил нет в руках. И руки у нее есть, оказывается...
- Пить? – священник понял ее, неизвестно как, но понял. – Сейчас, сейчас!
Осторожно приподнимая голову, поит ее.
- Али...
- Нет, нет, это я, отец Владимир, ваш друг. Вы были больны, сильно больны, Лидия Кирилловна. Но теперь, хвала Всевышнему, все в порядке!
- Не Всевы... – плохо слушаются губы и язык. Сглатывает, переводит дыхание. – Не Всевышнему хвала. Это Али... – Тут она снова замолкает. И продолжает лишь после заметной паузы: – Впрочем, и Всевышнему тоже.
- Конечно, – с серьезным видом кивает священник. – Конечно. Вы обождите, я сейчас в больницу позвоню.
Она хочет возразить, но сил нет. Все путается в голове. Али... Любимый мужчина. Муж. Что с ним?! Страшно. Два чувства владеют ею: страх и бессилие. Она снова прикрывает глаза, слушая шаги выходящего из комнаты отца Владимира. Что-то случилось в мире, пока она была... Пока ее не было. Что-то ужасное, просто ужасное. Она должна узнать. Где бы взять силы?!
- Вот Магомед обрадуется! – отец Владимир снова вернулся в комнату, с полной кружкой воды.
Лидия устало приоткрывает глаза.
- Магомед? Кто это?
После. Михаил, Лина, Тамара и Мунира.
- Михаил Ильдарович! – ему приходиться прервать объяснения у доски – в класс заглядывает Вера Сергеевна, учительница русского языка и литературы.
- Что случилось?
- К телефону вас. Что-то срочное!
- Спасибо, иду. Илюхин! – уже от двери, обращаясь к главному дебоширу класса. – Приду – тебя к доске вызову задачу решать. Так что сидеть тихо и решать, ясно?
- Чупин Михаил Ильдарович?
- Он самый. Слушаю вас.
- Господи, счастье-то какое! Нашли вас наконец-то!
- А в чем дело? – осторожно.
- Тамара Самвеловна Демакова – ваша мать?
- Да, – почему-то шепотом, словно голос враз перестал слушаться.
- А Мунира Демакова – сестра?
- Да! Что с ними?!
- Софочка, ты же понимаешь...
- Миш, я все понимаю. Ресурсы у нас ограничены. Лина там нужна. Ты тоже. Я... буду ждать от вас новостей. Много тебе денег собрали?
- Да в нашей ситуации их всегда мало. Ладно, Селезнев довезет нас до станции...
- Хорошо, что мальчик пришел в себя.
- Да, хорошо.
- Жаль, что ничего не помнит.
- Нет, это как раз тоже хорошо. Зачем ребенку лишние переживания? Вряд ли он бы смог рассказать что-то, чего мы не знаем.
Они стоят в прокуренном тамбуре и смотрят на проносящуюся за окном ночь. Еще сутки в пути. Им хочется поговорить о своем, важном, но в плацкартном вагоне это совсем неудобно.
- Миша, ты разве не рад? – Лина рассматривает не разглаживающуюся складку между его бровей.
- Чему?
- Тому, что маму увидишь. И сестру. Живыми.
Он молчит какое-то время, все так же глядя за окно, на трассирующую россыпь огней пролетающего вдалеке какого-то безымянного населенного пункта.
- Я не жду уже... боюсь... плохих новостей.
- Все будет хорошо, – кладет руку ему на плечо. – Верь мне. Все будет хорошо. Мы справимся. Ты же не боишься... меня? Того, что нам предстоит сделать?
- Какая разница? Кажется, нет, не боюсь. Да и если бы боялся? Ради матери я готов на все.
- Миша...
- Ты вспоминаешь его? – Михаил резко меняет тему разговора.
- Конечно.
- Я до сих пор помню, как он меня за руку держал. Так крепко. Я... я должен был его удержать! Мне кажется, это из-за меня... что-то пошло не так. Из-за меня мы потеряли Мо!
- Перестань! Фарид же говорил, что портал нестабилен!
- Фарид не может знать всего, – горько произносит Михаил.
- Ты прав. А тут еще Мика... как с ума сошла. Трудно... – вздыхает, кладет голову ему на плечо. – Ох, Мишенька, как же трудно...
- Все равно, кроме нас – некому.
- Меня больше девочка беспокоит, – они идут за врачом по коридору. – Она явно после перенесенного стресса находится в пограничном состоянии.
- В каком?.. Что вы имеет в виду?
- Ее психическое состояние. Девочка практически не отходит от матери. Только поспать ее отправлять домой удается, да покушать. Сидит неотлучно при матери – будто помочь может. Не говорит ни с кем почти. А если говорит, то... пограничное состояние психики – вы сами увидите. Не уверен, что мы сможем помочь вашей матери – уж простите за откровенность, работа такая. А девочку... девочку спасать надо, пока не поздно.
- Мунира сейчас... там? В палате?
Врач смотрит на часы на запястье.
- Там. Где ж ей еще быть? Говорю же – живет практически в больнице.
Она бросилась к нему, едва они вошли в палату.
- Миша, Мишенька! – искренние, отчаянные детские слезы, когда жизнь еще не научила, что плакать – нельзя, стыдно, слабость. Зато есть вера во взрослого старшего брата: приехал – значит, все будет хорошо. Потому что Миша рядом.