Гений пустого места

Хохлов сунул зажигалку в карман, намереваясь еще поискать «улики и вещественные доказательства», но истошный крик вдруг разорвал морозную тишину засыпающего двора. Крик был настолько душераздирающий, что Хохлов вскочил, позабыв, что именно должен был искать, фонарик у него погас, он побежал за угол, поскользнулся, чуть не упал, выскочил к подъезду и…

– …и дальше что? – спросила Ира в трубке скользким голосом, но Лавровский уже давно знал все оттенки ее голоса и понимал – она ломается.

– И Хохлов нас всех отпустил!.. У меня теперь до вечера время есть. Давай встретимся, а?

Ира надолго замолчала.

Лавровский, держа трубку плечом и сунув руки в карманы, перепрыгивал с ноги на ногу, сильно мерз. Машины у него не было, за рулем его «укачивало», так он объяснял друзьям, и передвигался он так, как и предназначено людям самой природой – на своих двоих и еще на электричках, маршрутках и автобусах.

– Н-ну… не знаю, – протянула Ира. – Мы с девчонками собирались пойти в кафе… Не знаю!

Это означало, что он должен немедленно пригласить ее в кафе, а ему не хотелось, ах, как не хотелось. Город маленький, все на виду, еще ляпнет кто-нибудь Светке, что он среди бела дня с дамой в кафе столовался, выйдет история!

– Ир, ну зачем нам в кафе, а? – забормотал он, ненавидя себя за то, что как будто навязывается, канючит. – Ну, поедем к тебе! Ты ж понимаешь, что я не могу!

– Не можешь и не надо! – весело сказала Ира. – Езжай себе домой, к детишкам, к супруге, а я с девчонками! У нас такое кафе открыли! Все, кто был, говорят – прямо по высшему разряду! Называется «Ритц».

Лавровский засмеялся.

– А чего смешного? – вскинулась Ира. – Ну, «Ритц», и что? Красивое название такое!

– Да ничего, – сказал Лавровский и перестал перепрыгивать с ноги на ногу. – «Ритц» – самый дорогой отель города Лондона. В городе Лондоне в этот отель на пятичасовой чай можно попасть только по предварительной записи и только в соответствующем костюме. В твой «Ритц» тоже нужно сначала записываться?

Ледяное молчание было ему ответом, и с тоской и ужасом в который раз он подумал, что попался. Наконец-то он попался так, как не попадался никогда, и это ему наказание за все грехи.

Как видно, их было немало, потому что наказание воспоследовало суровое.

…Почему у него не получилось?! Почему у него ничего не вышло-то?! Из-за того, что так и не смог заработать денег? Но ведь Ольга Пилюгина много лет любила Димона… просто так. Просто так, без всяких денег! Она уже начала свое «мелкое и среднее предпринимательство», а Пилюгин все еще сидел в НИИ и заколачивал восемьдесят долларов в месяц и наотрез отказывался уходить, потому что считал, что смыслит только в науке! Она моталась в Москву, на швейной машинке шила первые заказы, а он все сидел и сидел в НИИ, а когда ушел, было уже поздно. Все теплые места давно были разобраны «своими», потому что к тому времени уже появились новые «свои», и Димон в бизнесе зарабатывал тоже мало, как все клерки средней руки, а Ольга все равно его любила!

Почему же он, Лавровский, не смог жить так просто и ясно, как живет Димон Пилюгин? С такой бесстрашной и искренней верой в то, что все будет хорошо?!

Нет, даже не так!.. С таким бесстрашным и искренним убеждением, что все хорошо!

Именно здесь и сейчас – все хорошо! Димон никогда не ждал превращения России в Аркадию, прихода «эпохи процветания» и воцарения рая. У него был свой рай – крохотная квартирка, Ольга, сын и какая-то работа, которая позволяла ему кормиться, и только. И словно в насмешку над Лавровским, который вечно был в поиске, вечно блуждал в потемках, ждал перемен и наступления счастья, которое должно было грянуть, но не сейчас, а через неопределенное время, Пилюгин получил все!

Все, все!..

Ольга со своей крошечной мастерской не разорилась, а, наоборот, окрепла и встала на ноги и в прошлом году даже оформляла показ какого-то модного русского дизайнера в Париже. Димон вернулся в НИИ, слегка ошалев от мира бизнеса, но быстро пришел в себя, огляделся, получил должность и стал зарабатывать именно тем, что умел, – скромными научными проектами и проектиками, и это доставляло ему удовольствие. Степка вырос, родился Растрепка, из двух тесных комнаток семья переехала в новые просторы «свободной планировки», а счастье все продолжалось, все никуда не девалось – тогда было и сейчас осталось!

Однажды в подпитии Пилюгин проникновенно объяснял Лавровскому, что счастье – или несчастье – не бывает в квартире, или на Рублевке, или в «Мерседесе».

Счастье, излагал пьяный Пилюгин, бывает в голове. Собственно, только там оно и бывает!..