Гений российского сыска И. Д. Путилин. Мертвая петля

Прежде всего я дал приказ о ро­зыске похищенной у Фохта енотовой шубы. Опыт сыскной полиции свидетельствует, что похищенные вещи не залеживаются у воров и убийц, а большей частью немедленно сбываются, продаются ими. Местом сбыта чаще всего служат Александровский и Апраксин рынки.

Розыски шубы, действительно, очень скоро увенча­лись успехом. На Александровском рынке нашему чиновнику удалось не без труда узнать, что утром 15 января какие-то двое неизвестных продали еното­вую шубу барышникам, которые, в свою очередь, пе­репродали ее в лавку Павлова в Апраксином дворе. Там она и была найдена, ото­брана и представлена в сыскную полицию.

Теперь все внимание сыскной полиции было сосре­доточено на двух лицах, исчезнувших из номера, — Малинине и Померанцеве. Найти их и арестовать — это значило наполовину разрубить следственный гордиев узел. Какой-то таинственный внутренний голос мне подсказывал, что эти два лица не косвенно, а прямо замешаны в убийстве Фохта, о котором газеты уже затрубили во всю, всполошив петербургское население. Я выработал такой план: нескольких агентов разослал по всем тем злачным местам, где убийцы обыкновенно, тотчас по совершении преступлений, любят «забываться», ища в вине и распутстве целительный духовный бальзам, — по трактирам, публичным домам; двум же агентам я предписал неотступно находиться у квартиры, в которой было совершено убийство Фохта, внимательно следя за вхо­дящими и выходящими жильцами.

И вдруг случилось нечто в высшей степени стран­ное, то, чего мы менее всего ожидали: один из предполагаемых убийц совершенно спокойно явился в свою комнату, где была устроена засада, облава.

Это был Иван Малинин. Около десяти часов утра он, совершенно пьяный, подъехал к дому, вошел в квартиру и прошел нетрезвой походкой в свою комнату. Через несколько минут к нему нагрянула сыск­ная полиция. При виде ее он страшно изменился в лице, и хмель сразу слетел с него. Грустное, тяжелое и отталкивающее впечатление производил собою этот юноша. Перед нами стоял чуть не отрок (ему всего было 19 лет), небольшого роста, худощавый с маловыразительным лицом. Пьянство и разврат уже успели наложить свою проклятую руку на этого юношу. Лицо его было одутловато, точно налито водой. Под глазами синей лентой залегли круги, очевидно от распутно проводимых ночей, руки и ноги тряслись мелкой дрожью, и не от страха, а все от той же «милой» жизни, где стаканчик водки чередуется с грязными ласками грязных блудниц. Он был грязно, до отвратительности небрежно одет. Все на нем было расстегнуто, все в пыли, в перьях, в пуху. Для опытного взгляда сразу было видно, где он провел эту ночь.

При аресте он был почти невменяем. Очевидно, бессонная ночь, пьянство и распутство каким-то кошмаром налегли на него, придавили его. Привезенный к нам в сыскную полицию, он несколько оправился и, по-видимому, вполне чистосер­дечно поведал нам следующее.

Он, Иван Иванович Малинин, царскосельский мещанин, сирота, 19 лет, православный. Родители его были довольно состоятель­ны, занимались торговлей. Желая дать ему приличное образование и воспитание, отдали его в Коммерческое училище, где, однако, он курса не окончил, пробыв только до 5-го класса.

— Отчего же вы вышли из Коммерческого училища? — спросили его.

— Несколько причин было. Во-первых, умерли родители и я хотел сам заняться коммерческим делом, а потом... учение не давалось. В одном из танц-классов познакомился я с барышней. Свели мы близкое знакомство... Деньжонки водились... Начались кутежи, попойки... Эх, до учения ли тут...

Словом, из рассказа Малинина об этом периоде его жизни вырисовалась старая и знакомая история, как гибнут юноши, попавшие слишком рано в водоворот столичной веселой жизни...

Далее Малинин рассказал, что по выходе из училища он имел собственную типографию, которую, разумеется, очень скоро «пустил в трубу». Танц-классные и иные девицы, кутежи и оргии плохо вязались с серьезными занятиями и коммерческим делом. Семнадцати лет он взял себе попечителя Лавра Фроловича Васильева. После краха с типографией все последнее время он живет исключительно на деньги, получаемые от своего попечителя.

— Какие же это деньги? — спросил я Малинина.

— Так... кое-какие наследственные.

Жили они раньше на Дегтярной улице, а теперь вот уже год как он поселился в квартире Евдокии Григорьевой, в доме Фридерикса, где снимает комнату, в которой также обитает и отставной коллежский регистратор Александр Платонович Померанцев.

— Чем же занимается ваш сожитель Померанцев?

— Пьянством, — ответил Малинин. — Он почти голый, все пропил.

— Ну, расскажите теперь все откровенно, что вы знаете об убийстве Фохта, — сказал я. — Не забывайте, что вы подозреваетесь в этом убийстве.

— Нет, ваше превосходительство, — начал Малинин. — Клянусь вам, я не убивал старика. Это дело рук Померанцева. Рядом с нашей комнатой жил отставной почтовый чиновник Готлиб Фохт. Это был человек уже очень пожилой. Среди жильцов Григорьевой он пользовался большим почетом, так как почему-то все его считали весьма зажиточным, чуть ли не богачом.