В подворотнях, в парках, на улицах и аллеях — окошек хватало. Реальность этого самого Бурга напоминала этакую фантасмагорическую аллюзию на кусок сыра.
Откуда и как появлялись окошки, неизвестно. Но они не наглели, и не раскрывались непосредственно на мостовой или проезжей части. Иначе, наверное, их бы быстро заметили и уже не смогли игнорировать, ласково приговария про малолетних фантазёров. Но, надо думать, какое-то объяснение помимо «просто так» тоже есть.
В результате убыток населения в провалах окошек не превышал статической погрешности, большая часть мелких окон так никого через себя и не пропустила в силу разности габаритов, а совсем большие располагались в тайных, хорошо спрятанных местах.
Одно, совсем крохотное, располагалось в кабинете ОБЖ, чуть-чуть левее пандуса для мела. Если промахнуться, то легко можно лишиться либо тряпки, либо совсем свежего мелового бруска. Преподаватель ещё сердился, кричал на них, считая, что школьники по какой-то причине издеваются…
А он, видя непосредственного виновника ситуации, молчал. И молчал лет, наверное, с пяти, когда в первый и единственный раз поделился с кем-то наблюдениями. Девочку звали, кажется, Римма, и она с первого дня их знакомства дала понять, что власть во дворе — она. Сначала отлупила внука местного генерала Трибы — за то, что тот, по её мнению, спрятал игрушки. Потом старшего брата этого самого внука, истошно голося, чтобы ей возвернули потерю. Попытки объяснить, что и деревянные кинжалы, и игрушечная плечевая кисть попросту закатились в небольшое окошко рядом с песочницей… Таких слов он до сих пор не слышал, но запомнил — и вечером с ним провели такую беседу, что неделю сидеть не мог.
Мысль засунуть в окошко руку и достать потерю ему пришла в голову гораздо позже. Когда уже сложилась стойкая ассоциация: окошки — это плохо. Другие их не видят, но если говорить, может попасть. Так что… Да, надо притворяться. Приспосабливаться.
Ненавидеть окошки, в которых то и дело пропадают вещи, люди и домашние животные. Терпеть, учиться. Радовать родителей хорошими отметками, знаниями. Навыками. На девятый день рождения ему торжественно преподнесли полуметровый пенал с плечевой кистью и толстый рулон спецбумаги. И первым же символом, выведенным густой тушью был…
Память сжалась пружиной и швырнула его на пятнадцать лет вперёд, не давая подсмотреть ненужное.
Окошек всё больше, и это уже не смешно. Провалы подчас распахиваются чуть ли не под носом — прямо на глазах реальность чуть теснится, и в лицо веет запахами чужой реальности. Но ему всё равно. Неразрешённый кризис самоидентичности наградил лишь кучей комплексов да замкнутостью. Спасибо школе, спасибо Римме, спасибо тем девушкам, что называли посредственностью.
Один из. Средний рост, серый взгляд. Ничего особенного. Ничем не выделяющийся. Такой же как все. Это сводило с ума и заботило гораздо сильнее, чем новое окно, в этот раз нагло распахнувшееся прямо перед ним. На автомате обогнув провал, он двинулся дальше, размышляя о собственной никчемности — и споткнулся. Кашляющий лай заградительной системы вдруг захлебнулся и смолк, послышался страшный, вынимающий душу вой, и запад побелел, наливаясь нестерпимым свечением.
Она самая, пятьдесят мегатонн, поражающих факторов столько, что… Спасибо урокам безопасности жизнедеятельности. Мысли заметались в бесплодных поисках спасения, а ноги точно так же, как и до этого развернулись и одним толчком отправили его в провал…
— Вот значит как, — пробормотал он, стирая с ладони мемо.
Воспоминание яркое, сильное. И цельное. Слишком цельное, чёрт. Будто на него кто-то наложил Уро, и я до конца не уверен, бред это или вполне допустимая практика консервации воспоминаний. Может, это как тот сон с братом? Образ из книги или подсмотренного кинофильма? Не вяжется что-то в складывающейся хронологии, а спросить не у кого. Окошек в ближайших окрестностях найти не удалось, значит, сбежать не получится.
Но место восстановления, этакий игровой респавн, гроб, дверь… Как ни крути, а точно сказать не получится — ни сколько времени прошло, ни чем оно было забито. Факт: после той эвакуации прошёл не день и, надо думать, не одно окошко. Потому что в мире, где он дохаживал последний курс мастера юнан, не пахло ни даркнетом, ни, тем паче, Семипалатинском.
Паноптикум какой-то.
Глава VIII