Гении сыска. Этюд в биографических тонах

Эдгар По знал цену словам, именам и названиям. Когда он задумал написать «готический» рассказ «Метценгерштейн», местом действия стала Германия, а героями — немецкие аристократы. Ничего удивительного — сумрачные рассказы о сверхъестественном прочно связывались с Германией. Рассказ о притягательной и пугающей стихии средневекового маскарада («Маска Красной смерти») помещён в итальянскую обстановку. На Луну, с помощью воздушного шара, летит голландец Ганс Пфааль, уроженец страны отважных путешественников и изобретателей. К Южному полюсу устремляется юный американец. Что до детектива — для созданного Эдгаром По жанра, для первого детективного рассказа писатель избрал местом действия именно Париж. И героем сделал именно француза. Конечно, Дюпен — приукрашенное и идеализированное изображение, это не копия и не портрет Видока. Но кое-что этому утончённому аристократу досталось в наследство от нашего героя: превратности судьбы, едва не кончившиеся катастрофой в прежней жизни, особые, доверительные отношения с руководством парижской полиции — и одновременно соперничество с ним. Вряд ли случайному человеку префект полиции позволит посещать и осматривать место преступления, вряд ли к мнению случайного человека он будет прислушиваться. Вряд ли, опять-таки, к случайному человеку будет обращаться в щекотливых обстоятельствах префект полиции — как, например, в истории с «Похищенным письмом», вторым рассказом из минисериала о Дюпене:

«…Дверь распахнулась, и в комнату вошёл наш старый знакомый, мосье Г., префект парижской полиции. Мы встретили его приветливо; хотя многое в нём заслуживало презрения, но человек он был презабавный, — к тому же мы его не видели несколько лет. Мы сумерничали, и Дюпен тут же встал, чтобы зажечь лампу, но снова уселся в своё кресло, когда Г. сказал, что пришёл посоветоваться с нами, или, скорее, узнать мнение моего друга об одном служебном происшествии, причинившем немало неприятностей»[92].

Следующим отражением Видока в детективной литературе стал сыщик Лекок из романов Эмиля Габорио. Вот он, агент сыскной полиции месье Лекок:

«Помощником Жевроля в ту пору был ставший на праведный путь бывший правонарушитель — великий пройдоха и весьма искусный в сыскном деле молодчик, к тому же люто завидовавший начальнику полиции, которого он считал посредственностью. Звали его Лекок»[93].

Такую, отнюдь не лестную на первый взгляд характеристику даёт своему герою Эмиль Габорио в первом романе «Дело вдовы Леруж», написанном в 1866 году. В то же время этот портрет близок к портрету оригинала — Эжена-Франсуа Видока.

Кстати о портрете. Воображаемому художнику пришлось бы немало попотеть, пытаясь создать портрет гения сыска. И вот почему:

«Лекок выглядит так, как желает выглядеть. Его друзья утверждают, будто он обретает собственное, неподдельное лицо лишь тогда, когда приходит к себе домой, и сохраняет его лишь до тех пор, пока сидит у камелька в домашних туфлях, однако это утверждение невозможно проверить.

Достоверно одно: его переменчивая маска подвержена невероятнейшим метаморфозам; он по желанию лепит, если можно так выразиться, своё лицо, как скульптор лепит податливый воск, Причём он способен менять всё — вплоть до взгляда, что недоступно даже самому Жевролю, наставнику и сопернику Лекока»[94].

Итак, Дюпен и Лекок года списаны с Видока. Причём, Дюпен — ещё при жизни французского сыщика. Ну, а дальше на сцене появляется величайший сыщик всех времён и народов, придуманный Артуром Конан Дойлом.

«Шерлок Холмс встал и принялся раскуривать трубку.

— Вы, конечно, думаете, что, сравнивая меня с Дюпеном, делаете мне комплимент, — заметил он. — А, по-моему, ваш Дюпен — очень недалёкий малый. Этот приём — сбивать с мыслей своего собеседника какой-нибудь фразой «к случаю» после пятнадцатиминутного молчания, право же, очень дешёвый показной трюк.

— Вы читали Габорио? — спросил я. — Как, по-вашему, Лекок — настоящий сыщик?

Шерлок Холмс иронически хмыкнул.

— Лекок — жалкий сопляк, — сердито сказал он. — У него только и есть, что энергия»[95].

Вот так небрежно и вполне уничижительно отозвался Шерлок Холмс о своих французских предшественниках. Что интересно: доктор Ватсон поинтересовался его мнением о литературных персонажах, плодах фантазии американского и французского писателей. И Холмс высказался о них с горячностью и эмоциональностью, во-первых, необычных для него, а во-вторых, как о живых людях. Тут, впрочем, ничего неожиданного нет: естественно, персонаж к персонажу отнесётся как к живому человеку.

Так что же? Детектив утратил французский акцент и приобрёл английский?

Да как сказать… В биографии Шерлока Холмса обнаруживается всё тот же «французский след». Вот он (рассказ «Случай с переводчиком»):

«— В вашем собственном случае, — сказал я, — из всего, что я слышал от вас, по-видимому, явствует, что вашей наблюдательностью и редким искусством в построении выводов вы обязаны систематическому упражнению.