Гений Умирает Дважды

А ты расстреляна в подвале
В семнадцать сероглазых лет.
Тебя любовь тогда искала,
А пуля ей, как видно, вслед.
С двух рук стрелял палач Юровский.
Залп… Торжествующий оскал…
А город нарекли Свердловском.
И в ночь конь бледный проскакал…

Что за конь бледный? Наверное, это из Апокалипсиса, поначалу решил Абрамов. Решил так, потому что как-то по настоянию жены прочитал эту книгу и был покорен мрачной поэтикой прогноза грядущего. В самом деле, убеждался он, мир почему-то устроен так, что стоит только где-то кому-то о чем-то протрубить, кто-то где-то сломает роковую печать — и все беды мира обрушиваются, причем исключительно на бедную многострадальную Русь…

Хотя нет, в Апокалипсисе, кажется, нет коня именно бледного. "Конь бледный" — это, кажется, Савинков, отец русского эсеровского террора. Его книга так называется, книга, за которую Георгия Валентиновича исключили из партии, потому что он, по мнению классических эсеров, изобразил террориста не так как полагается. Значит, думал Абрамов, Стаська намекает в своем стишке на то, что пора уже возродить террор? Так он уже и без ее намеков возродился. Не то что дома взрывают — вон что сегодня, гады, натворили…

Нет, погоди, остановил себя Абрамов. А с чего бы это Савинков назвал свою книгу именно так?.. Все правильно, есть в «Апокалипсисе» конь бледный, есть, точно. Именно на нем ехал всадник, имя которому Смерть, и за ним следовали все силы ада, и дана была власть истреблять человечество всеми возможными способами. Точно, так и было!..

Аплодировали Стаське вяло. Не в том смысле, что не одобряли — просто людей в помещении было не так много. Ну а кроме того, Сергей уже давно подметил, творческие люди так устроены, что каждый себя считает (может, в данном случае и по праву, тут Абрамов не признавал за собой абсолютного права на окончательную оценку) Поэтом с большой буквы. Так что аплодисменты, полученные от коллег по творческому цеху, — это не овация как таковая, а лишь показатель того, что коллеги признали поэму за состоявшееся произведение.

Ершова положила на столик страницу… Странно, почему это все поэты и юмористы, за небольшим исключением, читают собственные произведения с листа? Это оттого, что они боятся сбиться, или же оттого, что нечем руки занять?

— А теперь я хочу прочитать свое новое, из наболевшего… — продолжала Стаська. — Только хочу пару слов сказать для пояснения. У Руси, как и у любого другого государства, издревле был свой тотем…

— Сокол, — попытался проявить эрудицию кто-то из присутствующих.

— Сокол — это был тотем киевских князей, да и то не всех, а только Рюриковичей, — поправила Анастасия. — А тотемом Руси была рысь.

— Рысь? Никогда не слышал…

— Мало ли что мы не слышали, — философски заметил кто-то другой. — Ты давай, Анастасия, читай.

— Сейчас. Только еще одно: дело в том, что некоторые прорусские, в первую очередь казачьи, именно казачьи, обращаю внимание, о чем у меня, кстати, тоже в стихотворении говорится, в основном сибирские, где все русское на сегодняшний день еще наиболее сильно, военизированные формирования тоже избрали себе символом рысь… А теперь стихотворение. Оно посвящено нам, русским…

Анастасия подобралась, сжала перед собой руки и словно преобразилась. Стала резкой, жесткой, колючей… И читала так же: с вызовом, с напором, рубленными фразами.

— Ах, Русь-Рысь!
Схрон — Отец-лес.
Ай, Русь — высь!
Спустится Рысь с небес.
Ой, Отец-лес!
Рысий горит взгляд.
Ох, Отец-лес,
Жизнь на Руси — ад!
И редка, редка — рысь:
Порезвился браконьер — всласть.
Только рыжий камуфляж "рысь"…
Скоро будет и у нас власть.
Встанет и у нас шерсть.
Приготовится к прыжку Рысь.
Не забыли мы свою честь.
Клич "По коням!", ну а аллюр — рысь.
Скоро будет и у нас власть.
Затрепещет, задрожит высь.
И потеха будет здесь — страсть!
Скоро прыгнет, ждите, Русь-Рысь!

Теперь ей аплодировали не коллеги-соперники-поэты — теперь аплодировали люди, завороженные чеканными строками стихотворения.

Скоро прыгнет Русь-Рысь…