Гений вчерашнего дня: Рассказы

Марат скрёб ногтем страницу за страницей, натыкаясь, как на иголки, на дни, подчинённые календарю, воскрешая прошлое, которое с каждой строкой приближалось к настоящему.

«Все мы заложники чужих хроник», — подводил черту численник.

Читать дальше Марат не решился: знать будущее — значит уже прожить его.

Схватив календарь, он бросился в лавку.

Продавец уже вешал замок, потянув на себя дверную ручку, доставал из широченного кармана ржавые ключи. Марат открыл рот, но слова застряли в горле. «Подержите!» — сунул ему ключи продавец, продолжая возиться с замком. Марат застыл, как вопросительный знак, слушал скрежет железа, и ему хотелось влепить продавцу пощёчину. Но обе руки были заняты. Наконец, лавочник освободил их, взяв численник, который опустил вместе с ключами в карман.

«И правильно, что не стали дочитывать, — зевнул он, возвращая деньги. — Ничего любопытного — все помрём…»

И повернувшись, застучал каблуками по мостовой.

Каждый брак снаружи ужаснее, чем изнутри. Как город после бомбёжки, он кажется пустым и мёртвым, но под развалинами ещё теплится жизнь, там ползают калеки, которые прилаживают увечья к костылям, пытаясь выдать протезы за живую плоть.

Стратилат Цибуль был женат. «Мир стоит на трёх китах — зависти, похоти и корысти, — задирал он вверх палец, расхаживая по кухне в рваных тапочках. — Он взывает к животу, а одет в пошлость и лицемерие…» Слушая про устройство Вселенной, домашние крутили ему у виска. Квартирка была тесной, денег Стратилат приносил — кот наплакал, и его сослали в детство — деревню, откуда он был родом.

Бог творил русскую природу со слезами, разводя сырость да слякоть, а Стратилата мучил ревматизм. Осенью он погружал ноги в муравейник, сидел с перекошенным ртом, а после, пугая ворон, носился по лесу — сверкая пятками, разгонял кровь.

«Это юность тратится направо-налево, — приговаривал он в такт шагов, — старости здоровье, ох, как понадобится!»

И молился о том, чтобы умереть в добром здравии.

Стратилат всё чаще разговаривал с собой, доживая на выселках, убеждал себя, что весь мир — окраина, а центр Вселенной находится там, где наше «я». Он ещё надеялся, что его жизнь, как подсолнух, повернётся к солнцу, не в силах смириться с бездействием и словами, от которых ни холодно, ни горячо. Но временами его озаряло.

«Неправильно жил, раз никто не любит… — сморкался он в засаленный платок. — А без любви на свете делать нечего…»

Беседа, что дырявое ведро — много вольёшь, да мало унесёшь. И Марат говорил на языке молчания, переводя на него слова. Но слыл в семье дурным толмачом.

— Путь наверх — всегда по головам, — вздыхал он. — А сегодня одни за демократию, другие — против…

— Как в той пьесе… — безразлично замечал Авессалом, зевая так, что сводило скулы.

— Это в какой-такой пьесе? — настораживался Марат.

А после, навострив уши, слушал

ПЬЕСУ «ЗА ЧТО КТО ЗА»

Кто-то: За образа…

Некто: За оба раза? Или за раз?

— Зараза! Ты был «за»?!

— Я «за» не мог…

— Ты занемог? А он как?

— Да, ну его! «За»…

— Да? Ну, егоза!

— Они не «за»…

— Они не «за»? Весь мир «за»! И сам мирза! А они мерза…

— Зато те «за». И антите «за»…

— А-а… А она как? «За»?

— «За»… но… «за»…

— Заноза! Н-да… А мы? «За»?

— Да. Мы «за»!

— Как? И дамы «за»?! А чумаза?

— И она — чума её! — «за»…

— А он-то? Он-то «за»?

— Он… «за»… Ну, да…

— Да, он зануда… Но — «за». А вы ли «за»?

— Кому… кому мне вылиза…

— А вы ли «за»?!

— О, да! Выли «за»! Но — за глаза…

Авессалом издевательски замолкал.

И Марат чувствовал себя рыбой на крючке.

Поздней весной дни перепутались, и к Стратилату Цибуль вернулась молодость. Её звали Анастасия Федяк, и в деревню она приехала на каникулы — запивать крыжовник козьим молоком.

— У вас есть интернет? — постучала она в его калитку.

— У меня тыр нет, — буркнул он.

Она рассмеялась. Так началось бабье лето Стратилата Цибуль. Анастасии нравились его чудачества, его молчание, серый цвет его карих глаз. «Не хмурься, — разглаживая ему морщины, ворковала она. — Борозда меж бровей — сердце пополам…»

И Стратилата охватывало чувство давно виденного, словно кто-то переставил в календаре недели, месяцы, годы.

— Мы сами разрушаем будущее, — умничал он. — Своими поступками, бездействием, страхами, мыслями, надеждами… Особенно надеждами! Чем отчаяннее мы хотим чего-то, тем дальше в угол его задвигаем…

— Значит, мне не нужно мечтать о тебе? — улыбалась она.

Стратилат смущался. Никто раньше не думал о нём, он давно привык жить рядом, но быть за тридевять земель.