, некоторые историки и непосредственные участники Бородинского сражения склонны считать, что при почти полной инертности («самоустраненности»?!) Михаила Илларионовича (генерал Н. Н. Раевский: «Нами никто не командовал»; В. И. Левенштерн: «Кутузов не сходил весь день с места») после чуть не ставшего для русской армии роковым смертельного ранения Багратиона именно Барклай с его природным хладнокровием оказался той «светлой головой», что руководила непосредственно на поле боя и не дала Бонапарту и его маршалам окончательно опрокинуть левый фланг русских и полностью прорвать их центр. Лично водя в атаку кавалерийские корпуса Корфа и Крейца, Барклай де Толли появлялся в самых опасных местах сражения в центре русской позиции. Со шпагой в левой руке Михаил Богданович был и среди тех, кто атаковал, и среди тех, кто защищался! Кавалерийская сеча была величайшая! Потери с обеих сторон были таковы, что лошади без седоков бегали вокруг целыми табунами! Известный храбрец и весьма желчный человек Алексей Петрович Ермолов так написал о поведении Барклая во время бородинской мясорубки: «Всегда в опаснейших местах присутствующий»; «Храбрости необычайной: не разумеет страха!» Другой былинный смельчак Михаил Андреевич Милорадович, видя Михаила Богдановича в самом пекле, где его свитские один за другим уходили в Бессмертие, в восхищении воскликнул: «У него не иначе как жизнь в запасе!!!» А солдаты, до того его не понимавшие, лаконично и доходчиво конкретизировали: «Да он смерти ищет…» Передают, что в день битвы под ним убито и ранено пять лошадей. Его плащ и шляпа были прострелены. К концу того ужасного дня почерневший от пороховой гари парадный мундир Михаила Богдановича был забрызган русской и французской кровью с ног до головы. А его самого лишь легко ранило и контузило. Зато семь из 12 адъютантов, сопровождавших его по Бородинскому полю, за исключением одного, были убиты или серьезно ранены: желающих убить или пленить русского генерала было не счесть! Дважды Барклая едва не захватили в плен польские уланы. Ценой своей жизни его спасали молодые свитские офицеры, лихо кидаясь на польские пики. Поскольку после тяжелого ранения в правую руку под Прейсиш-Эйлау Михаил Богданович плохо владел правой рукой и мог держать шпагу лишь левой рукой, то справа его прикрывали два лихих адъютанта-рубаки фон Клингфер и граф Лайминг. Первого подняли на пики, второго застрелили в упор! Лишь Закревский, Левенштерн и Сеславин остались живы, но к концу сражения первые двое были порядком изранены. Из всех адъютантов Барклая-де-Толли без единого ранения из Бородинской сечи вышел лишь один Сеславин на своем верном Черкесе, и это с неполноценной правой рукой! Будущий знаменитый партизан за Бородино получит своего единственного Георгия – IV класса. Сорвиголова Алексей Петрович Ермолов, проливавший кровь в самом пекле сражения – на Курганной высоте, потом утверждал, что «князь М. И. Кутузов, пребывавший постоянно на батарее у селения Горки», не понимая, «сколь сомнительно и опасно положение наше, надеялся на благоприятный оборот. Военный министр, обозревая все сам, давал направление действиям, и ни одно обстоятельство не укрывалось от его внимания». По Ермолову Барклай, а не Кутузов приказал Дохтурову взять гренадерскую дивизию и привести в порядок левый фланг. Это Михаил Богданович, а не Михаил Илларионович сменил обескровленные войска Раевского на Курганной высоте на свежий корпус Остермана-Толстого. И все это при том, что до Бородина Ермолов был весьма скептичен к генералу «Болтай, да и только», уважая «старую лисицу севера». Правда, при этом не надо забывать о желчности Алексея Петровича и о его, по выражению императора Александра I, «черной душе». Если все это так, то получается, что, активно действуя в центре и на левом фланге остатками расстроенной 2-й армии Багратиона, энергично вводя в бой резервы из своей 1-й армии, именно Барклай сумел-таки свести сражение к столь желанной для россиян «ничьей». Да, русские пошатнулись, да, они отошли почти на пару километров назад. Но они остались «Стоять и умирать!» – согласно предельно лаконичному, исключительно емкому и крайне доходчивому для их менталитета приказу их главнокомандующего, явно не рассчитывавшего по-иному «одолеть» басурмана…
Глава 18
«Редут смерти», или «могила» тяжелой французской кавалерии!