Гений войны Суворов. «Наука побеждать»

Суворов не забывал заботиться о болгарском населении Туртукая, которое неизменно относилось к русским солдатам по-братски, но терпело военную разруху. Сначала Суворов переправил их на другой берег Дуная, о чём написал Салтыкову: «Живущие ж в Туртукае булгары все переправлены на сей берег числом семей 187, в коих мужеска полу 299, женского 364 души». Турки обращались с болгарами в лучшем случае пренебрежительно, а подчас — и жестоко. Болгарские крестьяне сразу почувствовали доброе отношение и русского солдатства, и генерала. Выбрав из числа болгар сильных, ловких, настроенных против турок мужчин, Суворов предложил создать из них гребную команду: «Гребцы ж способные выбраны из вышедших булгаров, которых, снабдя хлебом, обнадёжил как заплатою за труды им денег, так и позволением поселиться, где кто по своему желанию захочет». Требовалось 550 гребцов. Проверив их на деле, Суворов увидел, что и самые физически крепкие из них (а болгары — народ атлетический!) измождены, деморализованы отсутствием пристанища. Они уставали от тяжёлой работы, не было мочи работать вёслами. Пришлось отказаться от болгарской гребной команды… Суворов разговаривал с ними по-русски, по-турецки и, схватывая на лету, по-болгарски — и получил немало сведений о турках, об их местонахождении в Болгарии. Восторженная молва о русском генерале, который и турок побил, и с крестьянами дружбу водил, пошла по болгарским поселениям. Болгары изъявили желание «пользоваться высочайшей протекцией её императорского величества» — и Суворов направил обозы с переселенцами в Молдавию, под охрану российской короны и наших победительных войск. Забота о подпавших под турецкое иго православных народах давала и Суворову, и всему русскому воинству чувство морального превосходства, очень важное на войне. Балканские народы окончательно получат свободу гораздо позже и, разумеется, с помощью русской армии, с помощью потомков Суворова. Но будут помнить и о героях старых Русско-турецких войн, пришедшихся на времена куда более серьёзной военной силы Османской империи, будут помнить и о Суворове.

Тем временем на отдалённом от Суворова участке театра военных действий другое подразделение армии Румянцева попало в трагическое положение. Речь идёт о генерале Вейсмане. Главные силы Румянцева переправлялись у Гуробал. Вейсман отличился в этой операции, своими успешными атаками обеспечив переправу. Под Силистрией, в июне, Румянцев узнал о приближении двадцатитысячного корпуса Нуман-паши, который грозил отрезать русскую армию от переправ. Чтобы избежать ловушки, Румянцев прервал осаду Силистрии, армия спешно отступала на левый берег Дуная. Прикрывал отступления испытанный корпус Вейсмана.

С пятитысячным корпусом 22 июня генерал Вейсман атаковал Нуман-пашу у Кючук-Кайнарджи. Сражение принесло новую победу, был занят неприятельский лагерь с трофеями, но отважный генерал был смертельно ранен. «Казаки сказывали ещё не верно о Вейсмановой смерти в Гуробалах», — писал Суворов Салтыкову 25 июня. Но трагическая весть оказалась правдивой.

Памятны слова Суворова: «Вейсмана не стало — я остался один». А в письме И.П. Салтыкову Суворов рассуждает о трудностях военной службы на примере судьбы Вейсмана: «Бегать за лаврами неровно, иногда и голову сломишь по Вейсманову, да ещё хорошо, коли с честью и пользою» (июль 1773). И в Италии, через много лет, в 1799 г., в письме А.К. Разумовскому Суворов вспоминал Вейсмана, сравнивая его — единственного в российской армии — с самим собой: «Вейсмана не стало, я из Польши один бью; всех везде бьют. Под Гирсовым я побил, сказал: «Последний мне удар!» То сбылось, я погибал». Трудно было забыть кампанию 1773-го — и гибель Вейсмана, и победы при Гирсове и Козлуджах, и обида после заключительной победы в той войне.

Мало что остаётся в исторической памяти народа. Вот и имя Вейсмана осталось где-то на третьем плане наших представлений об истории русской армии.

Это было критическое, самое жаркое лето войны. Годы спустя Державин напишет в оде «Водопад»:

Когда багровая луна

Сквозь мглу блистает темной нощи,
Дуная мрачная волна
Сверкает кровью и сквозь рощи
Вкруг Измаила ветр шумит,

И слышен стон, — что турок мнит?
Дрожит, — и во очах сокрытых
Еще ему штыки блестят,
Где сорок тысяч вдруг убитых

Вкруг гроба Вейсмана лежат.
Мечтаются ему их тени
И росс в крови их по колени!

Суворов праздновал туртукайскую победу и молитвенно оплакивал боевых товарищей. За смелую инициативу Румянцев хотел примерно наказать Суворова, но молва преувеличила многократно масштабы наказания — чуть ли не до смертной казни! Существует легенда: будто бы именно тогда императрица изрекла: «Победителей не судят». Замечательное крылатое выражение, но к реальной судьбе Суворова оно не имеет отношения.