Но времена наступали такие, что именно символу государственности следовало делать что-то, и 1 января король Виктор Эммануил III счел возможным письменно известить герцога де Аквароне, министра двора, то есть ведомства, подотчетного ему лично, что он принял решение положить конец фашистскому режиму и сместить главу фашистского правительства Бенито Муссолини.
В это, право же, трудно поверить, но тем не менее существует документ — меморандум короля, адресованный герцогу[144]
. И там черным по белому написано, что король «намерен сменить режим». При этом он ничего для этой цели не делал, а в ходе аудиенции с деятелями старого, еще дофашистского режима только и сыпал сарказмами в адрес Рузвельта — «президента плутократической республики, оказавшегося в союзе с большевиками»[145].Король, право же, летом 1943 года сильно колебался. Про настроения среди своих генералов он знал, но предпочел бы «не создавать конфликта между армией и партией», так что визиту Дино Гранди монарх очень обрадовался, особенно когда узнал, зачем тот к нему пришел.
Дино Гранди, бывший посол Италии в Лондоне, не стал ходить вокруг да около, а сообщил своему королю, что с Германией надо разойтись и что следует искать контактов с английским правительством, а уж если нужда припрет, то и с американским.
Разговор Гранди с Виктором Эммануилом состоялся 3 июня 1943 года, и король заверил своего собеседника, что если в отношении дуче он сможет найти «решение в рядах партии», то можно будет отыскать конституционные пути и для дальнейших действий.
На том они и расстались, а вот дальше события пошли очень быстро.
III
В ночь на. 3 июля англо-американская авиация впервые нанесла удар по окрестностям Рима — бомбили Остию и Фьюмичино. Вторжение в Сицилию, о котором мы уже говорили, началось в ночь на 10 июля, а 12 июля 1943 года военно-морская база Аугуста, расположенная на Сицилии, сдалась армиям вторжения, причем командовавший базой итальянский адмирал, к огромному изумлению своего германского коллеги, приказал взорвать все береговые укрепления еще до того, как увидел первого неприятельского солдата.
При этом итальянский флот даже не сделал попытки выйти в море, а союзная авиация его не бомбила.
Ну, это могло быть признанием итальянцев в безнадежности сопротивления, а еще это могло быть следствием желания союзников захватить итальянские корабли неповрежденными, но могло быть и результатом предварительного сговора.
По крайней мере, к такому заключению пришло германское командование.
14 июля было подано предложение о срочном созыве Большого фашистского совета — это был высший орган партии, но он уже давно не собирался, Муссолини предпочитал обходиться без него. 16 июля к нему на прием в Палаццо Венеция явилось 15 иерархов партии с предложением собрать Совет — и немедленно. Муссолини был полон подозрений, но тем не менее согласился. 18 июля через посла рейха в Риме фон Макензена пришло приглашение Гитлера срочно встретиться с ним. Дуче приглашение принял, и стороны договорились встретиться на вилле в Фельтре, на севере Италии. Муссолини вылетел в Тревизио — там был ближайший к месту встречи аэродром, — где и дождался самолета фюрера.
В Фельтре они поехали вместе.
Официально совещание открылось на следующий день, в 11.00 утра. В присутствии двух делегаций, германской и итальянской, фюрер заявил, что «итальянской армии доверять нельзя, потому что организована она исключительно плохо».
Муссолини сидел на краешке стула и чувствовал себя хуже некуда.
Ему уже сообщили, что предыдущей ночью английские самолеты сбросили над Римом листовки с предупреждением о бомбежке. В 12.00, в самый разгар заседания, к дуче подошел секретарь, вручил ему записку и тихо прошептал что-то на ухо.
Муссолини поднялся, по-итальянски прочел записку вслух и тут же перевел ее на немецкий: «В данный момент неприятельская авиация бомбит Рим».
Как оказалось, бомбежка началась в 11:00, одновременно с началом речи Гитлера. Налет начался среди белого дня и шел несколькими волнами. Бомбардировщики целились в основном в железнодорожные узлы, но попало и прилегающим к ним жилым кварталам.
Члены итальянской делегации были потрясены.
Еще больше их потрясло то, что Гитлер, после паузы буквально в полминуты, возобновил свою речь. В перерыве, когда делегации разошлись по своим комнатам, все собрались вокруг дуче, и бледный от ярости генерал Ам-брозио сказал ему: «немцы собираются использовать Италию как поле битвы, и если она при этом сгорит, они не будут о том печалиться».
Он убеждал Муссолини поговорить с Гитлером как с другом и объяснить ему, что настало время для Италии подумать о себе: «Мы должны выйти из войны в течение двух недель».
Все это очень походило на ультиматум, но дуче начальнику Генштаба ничего не ответил.
22 июля 1943 года король Виктор Эммануил тоже поговорил с Муссолини. Он сказал ему, что «только его личность и стоит на пути к изменению курса страны», но ответа не добился.
Король потом говорил, что у него было впечатление, что он говорит со стенкой.