Гениталии Истины

Письмо, доставленное почтовым воробём, начиналось так: «Здравствуй, моя любимый! (Интересно, усмехнулся он и принялся читать дальше) Да, ты был прав (Интересно, когда это, — подумал майор, — и главное, в чём?), сложность действительно бывает двух видов. Одна плохая, мешающая постижению истины, которая всегда проста. Это такая сложность-сумбур, когда на самом деле всё просто, а нагорожен целый таки огород. И всё это для того, чтобы запутать следы или и вовсе по дурости. (ЧуднО выражается! — подумал Парасолька и хмыкнул.) Но бывает и иная сложность. Как и любая другая истина, на самом деле, это не сложность, а высшая простота, которая воспринимается как сложность только тупицами, просто неспособными к некоторым, опять же, элементарным логическим операциям. Ведь когда мы смотрим в микроскоп, мы видим ту же самую реальность, которую видим и так, но только в деталях. Поэтому вторая сложность — это, в первую очередь, сложность подробностей, тогда как первая — сложность тупых и ленивых. (Эко заворачивает! — мысленно присвистнул майор.) Как говорят у нас в Германии, каждому своё. („Ага-а, — зевнул Парасолька, — лысому — расчёска, как говорят у нас в России. Да и у кого это у нас, в Германии?“ Он заглянул в конец письма, но подпись „твоя маленькая“ ни о чём не говорила ему. „Гм-гм-гм. ЧуднО!“ И он снова пожал плечами.) Любимый мой („Ну вот, опять!“), пожалуйста, не забывай меня никогда-никогда! Сейчас всё сложно, страшно, да и человек всегда выбирает, где и как ему лучше, а потом уже легко придумывает сложные объяснения. Я тоже знаю всё это, и не раз так было и со мной. Только… („Что только? Ага-а, интонационная пауза“ — Парасолька немного пожевал собственную нижнюю губу в знак уважения к автору и продолжил чтение.) Я хочу, чтобы ты просто знал одну вещь („Легко!“ — прокомментировал майор.): что бы ни случилось; сколь ни ужасным тебе покажется то, что ты непременно обо мне скоро узнаешь; и вообще, даже если перевернётся с ног на голову весь этот мир — знай, что я люблю тебя, что ты половинка моя, и я — твоя часть. Пожалуйста, знай это, мой любимый! Знай это, несмотря ни на что! Пожалуйста, не забывай меня, хотя возможно мы больше никогда не увидимся. Знай, что я буду любить тебя даже мёртвой. И ещё одно… Я никогда никому не говорила таких слов, которые только что сказала тебе…

Твой Маленькая»

«Интересное кино! — подумал Парасолька, — Да от кого ж это письмо-то? На Симку вроде непохоже. Не её, как его, ну этот, — стыль! И конверт оранжевый и пластилин зелёный Ванятка извёл. Германия какая-то. Одним словом, чертовщина мохнатая!» Вдруг прямо у него над головой пролетел одинокий лебедь, едва не задев крылом майорову пилотку. Ему даже послышалось какое-то странное, незнакомое слово «диэсЫре». «Это ж надо! — удивился Парасолька, — Лебедь, один, без стаи, без лебедихи, да и лопочет ещё не по-нашему. Казах он что ли, или монгол какой?»

В этот момент прогремел выстрел, и одинокий лебедь упал прямо под левую гусеницу, что было весьма прискорбно, поскольку рана его, в принципе, была не смертельной, но то, чего не сделала глупая пуля, довершил шибко умный ТанкО. Таким образом, колесо Сансары повернулось, согласно штатному расписанию. «Кто стрелял?» — хотел крикнуть майор, но тут в трёх метрах от танка разорвалась граната. «Любить их в душу! Научил на свою голову! — усмехнулся он, — Молодцы! Войну встретим не с пустыми руками!»