Геном. Автобиография вида в 23 главах

Кстати о вере. Некоторыми биологами-эволюционистами недавно было высказано предположение, что вера в Бога — это выражение одного из основных универсальных инстинктов человека. Даже была обнаружена группа генов, которой приписывается связь с силой веры. (Есть даже сведения, что в височных долях мозга существуют нервные узлы, размер и активность которых непосредственно влияли на силу религиозных верований человека, а фанатичная вера часто сопутствует эпилепсии, очаг которой находится в височной доли мозга.) Религиозный инстинкт может быть не чем иным, как побочным продуктом еще более глубокой инстинктивной веры в то, что в природе ничего не происходит само по себе, даже удар молнии. Эта вера развивалась вместе с сознанием человека и его представлений о себе. Если с горы сорвался камень и чуть было не пришиб человека, то для мозга гораздо проще решить, что кто-то неведомый пытался убить его, чем представить себе, что жизнь могла оборваться из-за нелепой случайности. Даже наш язык построен на принципе антропоморфизма окружающей среды. Я говорил вам, что гены делегировали свои полномочия мозгу. На самом деле ничего подобного они не делали и делать не могли. Просто так произошло и закрепилось эволюционно.

Э. О. Уилсон (E. O. Wilson) в своей книге «Стечение обстоятельств» (Consilience: The Unity of Knowledge) полагает, что наша мораль представляет собой закодированное выражение наших врожденных инстинктов. По его представлениям моральность предопределена врожденными инстинктами. «Правильно то, что естественно», — говорит он. Это ведет к парадоксальному выводу: если вера в Бога естественна, то она верна, независимо от того, есть Бог или его нет. Впрочем, сам Уилсон нарушил собственный принцип инстинктивной предопределенности человеческой морали и из набожного человека в молодости превратился в агностика. Даже человек, верящий в детерминизм, легко может избежать детерминизма в своей жизни, когда ему это удобно. Как же разрешить этот парадокс? Если наше поведение не случайно, то оно закономерно, т. е. чем-то предопределено, а значит не свободно. Но каждый день мы доказываем свою свободу выбора в очень важных и рутинных ежедневных поступках. Чарльз Дарвин описывал свободу воли как заблуждение, вызванное нашей неспособностью проанализировать источники собственных мотивов[214]. Современные дарвинисты, такие, как Роберт Триверс (Robert Trivers), даже пытались объяснить, как это заблуждение возникло в ходе эволюции. Пинкер (Pinker) называл свободу воли «идеализацией человеческого бытия, без которого невозможна игра в этику». Писательница Рита Картер (Rita Carter) назвала свободу выбора иллюзорным побочным продуктом мышления. Философ Тони Ингрэм (Tony Ingram) говорил, что свобода воли — это что-то, что мы подразумеваем у других по отношению к нам, от нежелания мотора лодки заводиться до непослушания наших детей, наделенных нашими же генами.

Мне кажется, что сейчас мы подошли намного ближе к разрешению парадокса свободы выбора и детерминизма поведения человека. Вспомните, как при рассмотрении хромосомы 10 я описывал ответ организма на стресс как реализацию генов в ответ на определенные сигналы из окружающей среды. Гены могут влиять на поведение, но, выбирая то или иное поведение, человек влияет на свои гены. Цепь событий замкнулась. В системах с циклической взаимосвязью простая цепочка взаимосвязанных событий может привести к непредвиденному результату.

Великий французский математик и последователь Ньютона Пьер-Симон де Лаплас (Pierre-Simon de Laplace) как-то сказал, что если бы ему были известны положение и скорость всех молекул во Вселенной, он бы мог предсказывать будущее. Хотя он подозревал, что будущее все равно будет скрыто от него, понять, почему это происходит, не мог. Можно было бы предположить, что ответ лежит на субатомном уровне квантовой механики, где свойства и отношения частиц вероятностны и мир не напоминает систему ньютоновских бильярдных шариков. Но такой ответ мало что нам дает, поскольку мы существуем не в субатомном мире, а в мире ньютоновской механики. Очень трудно предположить, что наша воля каким-то образом может быть связана с принципами неопределенности Гейзенберга. Мое решение написать эту главу совсем не напоминало игру в кости. Да и вообще, свободный выбор очень слабо напоминает случайность. Как раз наоборот, это закономерное решение, принятое нами на основе определенных фактов[215].