Геном Ньютона

И в вершине иерархии этих тонкостей всегда стоит прозвище, ведь оно мгновенно характеризует человека. И чем меньше в нем пафоса и некоей гордыни, чем меньше оно ориентировано на ценности неблатного человеческого сообщества, к которому блатные относятся если не с презрением, то с полным пренебрежением, тем выше авторитет обладателя этого прозвища.

Настоящий блатной, по мнению воров старой формации, должен пренебрегать всеми атрибутами обычного общества, в том числе и именем, которое ты получил от родителей. Тюрьма, полагают они, дает более точное имя.

Научившись щелкать костяшками пальцев, Щекин делал это редко, только в минуты сильного гнева. Он всегда помнил, что именно это умение чуть не стоило ему жизни.

Пробыв в камере СИЗО четыре месяца и видя перед собой одну и ту же обстановку, одни и те же лица, каждый сиделец начинает накапливать в душе негатив, раздражение и даже непереносимость всего, что происходит вокруг.

Раздражает буквально все: возраст соседа, если ты стар, а он молод и наоборот. Раздражает то, как он ест, ковыряет спичкой в зубах после еды. Раздражают его дефекты речи, походка, храп по ночам, смех днем и даже запах его носков. А что уж говорить о необычных поступках сокамерника. Например, умение оглушительно щелкать пальцами, которым он пользуется, по мнению соседа, неумеренно часто.

И когда один из сокамерников сделал по этому поводу Зябе замечание, Зяба проигнорировал его, поскольку исходило оно от больного человека, который, по мнению Зябы, не мог причинить ему серьезного вреда.

Ночью Зяба получил в бок заточенной железной ложкой, попал в тюремный лазарет, но выжил и прямо с больничной койки ушел на этап, хорошо запомнив этот жизненный урок.

Когда в кабинете появился Рощупкин, Щекин последний раз щелкнул пальцами и ткнул рукой в телевизор.

Рощупкин за долгие годы работы со Щекиным понял, о чем идет речь, включил повтор и нарочито внимательно уставился на экран, чтобы в деталях уловить, что же вызвало недовольство начальства.

На экране появилась камера, где Налыгов вел спор с Морозовым.

«– А негуманитарии от этих ошибок избавлены. Так?

– Нет, но болеют ими гораздо реже.

– Это почему же?

– Потому что сфере, где работают естественники, чаще всего характерны так называемые функциональные связи, а не корреляционные.

– Ты противоречишь сам себе: выходит, гуманитарии просто находятся в других условиях. И поэтому с позиций естественников ошибаются чаще. Объективно в силу того, что предмет их исследования в большинстве своем имеет внутри себя больше корреляций…»

На этом месте экран потух, потому что подошедший сзади Рощупкина Щекин выключил изображение.

– Я долго буду слушать эту хрень? – спросил он у начальника службы безопасности?

– Но все идет по плану.

– По какому мать твою … плану, они ничего не сказали…

– Они обязательно скажут, это их стиль жизни и разговоров.

– А может, сразу перейти к другим формам работы? – издевательски произнес Щекин, копируя интонации Рощупкина.

– Нужно за что-то зацепиться, а потом будут и другие формы.

– Ладно, цепляйся, но держи меня в курсе.

– Есть, шеф.

* * *

Рощупкин вернулся в свой кабинет и включил телевизор, на экране которого продолжала разворачиваться дискуссия между Налыговым и Морозовым.

Налыгов по-прежнему сидел на табурете, Морозов, чтобы было удобно, сел на нары по-турецки и вполне мог сойти за старого сидельца.

– Так вот, – сказал Налыгов, – и со временем чаще всего выясняется, что вовсе не те, на кого мы думали, были первооткрывателями. И вовсе не те, которых мы считали первыми интеллектуалами в мире науки, на самом деле являются таковыми.

– Все относительно, – вставил свои пять копеек Морозов.

– Все совершенно определенно, – ответил Налыгов, – я все исследовал, здесь проявляются те же закономерности, что и в любом стаде.

– Ну, ты мне еще Лоренса приведи в качестве авторитета.

– А кто такой Лоренс?

– Вот видишь, ты не знаешь Лоренса, а берешься судить о закономерностях стадного поведения.

– Зато я знаю Лоуренса.

– А кто такой Лоуренс?

– Вот видишь, Лоуренс – это моя кодла, – сказал Налыгов, – так что ты меня своей кодлой не пугай.

– И все-таки любопытно, кто такой Лоуренс?

– Это английский шпион и диверсант, который вооружил арабов динамитом.

– А, основатель мирового терроризма.

– Что-то вроде этого.

– Да ты действительно ученый, даже на грани жизни и смерти пытаешься набить свою голову знаниями, то есть чепухой.

– Не сбивай меня, это типичная уловка гуманитариев, если ты не знаешь ученого, который исследовал эту сферу для тебя, значит, ты не можешь в ней разобраться и делать выводы. Все не так. А сам этот принцип, что нужно изучить все, что делали до тебя в науке, убийственен.

– Почему? – спросил Морозов.